Время показало, что Троян справился с собой и вредоносный код в его сути не был восстановлен, он стал прежним, разве что стремился теперь стать ещё незаметнее и тише, чему, впрочем, постоянная компания Скайпа чаще всего не способствовала. Касперский уже решил, что проблемы кончились, поскольку Призм выйти из клетки явно на сей раз не мог и всё шло своим чередом, но он явно поторопился расслабиться...
Всё началось с того, что Касперскому начали сниться странные сны, которые заставляли его просыпаться утром в некоторой оторопи и хмуриться до боли между бровей. Сны компьютерных программ вообще были странным явлением, они обуславливались бессистемным освобождением оперативной памяти при выключении компьютера и несколькими процессами, которые работали в системе Windows не совсем корректно и взаимодействовали с программами на момент завершения работы системы. Кого-то этот странный эффект снов раздражал, кого-то веселил, но в целом значения этому никто не придавал, потому что чаще всего сны были блёклыми, разрозненными и не связанными единым смыслом обрывками, на которые не стоило обращать внимания. Однако те сны, что начали сниться Касперскому, совсем на несвязанные обрывки не походили...
В первую очередь, в каждом из его снов неизменно присутствовал Призм, и каждый раз – без карантинной клетки, но он не нападал и вообще практически ничего не делал, просто постоянно был рядом, лишь изредка отпуская в меру ехидные замечания. Как ни странно, во сне постоянное соседство опасного вируса не раздражало так, как наяву, но Касперский недоумевал, с какой радости это вообще ему снится. Он двести пятьдесят шесть раз проверил своё личное пространство и клетку карантина на предмет того, могло ли это быть воздействием вируса, но всё было в порядке, да и вирус вёл себя совершенно естественно, явно не зная о снах Касперского. Но и этого было мало... Постепенно сны становились откровеннее, хотя детали перестали запоминаться. Призм во сне оказывался всё ближе, он порой лукаво смотрел на антивируса своими жёлтыми глазами, невзначай с ним сталкивался, и каждый раз контакт становился всё дольше... Касперский с ужасом начал замечать, что наяву ожидает от Призма таких же действий, как в своих снах, что стало для него настоящим потрясением. Призму он не говорил ни слова, но его нервозность и мрачность, разумеется, для вируса не осталась секретом, Призм периодически использовал это как повод для насмешек, но об истине не догадывался.
А спустя неделю Касперский вынужден был признаться себе, что его тянет к Призму – странно, неотвратимо и необъяснимо. Он не мог игнорировать его, вступал с ним в дискуссии, получая от его злого сарказма какое-то парадоксальное удовольствие, а когда Призм потягивался или разваливался на полу клетки карантина в вызывающих позах, Касперский с трудом отводил взгляд, делая вид, что просто настороженно относится к любым движениям Призма. Вирус ничего не замечал...
Реальность оказалась гораздо более жестокой.
— Я вот всё думаю, — протянул Призм, наблюдая, как Касперский собирает ежедневные отчёты в отдельную папку и перевязывает тонкой бечёвкой мини-архива, — ты один такой антивирус со сдвинутыми мозгами или все похожи?
— Ты о чём? – мрачно уточнил Касперский, подходя к небольшому шкафу, чтобы положить только что оформленную папку на выделенную для этого полку.
— Я о том, что ты пялишься на меня так, словно съесть хочешь, — фыркнул Призм. – Так что – это только у тебя фетиш на вирусов западать так, что мозги отшибает, или этого ждать от всех тебе подобных?
Он знает.
Он всё замечал!..
Касперский сделал роковую ошибку, которая определила всё – он не отреагировал сразу. Он замер спиной к вирусу рядом со шкафом, не способный сориентироваться в этой ситуации быстро, а когда услышал тихий победный смех позади себя, понял, что реагировать уже слишком поздно. Отнекиваться бессмысленно, все возражения и ответный сарказм будут неубедительны после этой паузы и после того, что Призм наблюдал каждый день... Этот вирус был дьявольски внимателен, Касперский недооценил его.
И что теперь прикажете делать?
Касперский аккуратно положил папку на место, закрыл шкаф и не глядя на вируса вышел из личного пространства, предоставляя тому право гадать, что значил его уход.
Вернулся он как обычно после ежевечерней проверки системы, более-менее готовый к выпадам Призма, но тот вывел его из равновесия первыми же словами:
— Если ты думаешь сбегать от меня каждый раз, когда я буду заговаривать о твоей пылкой страсти ко мне, то зря надеешься, что это тебе поможет. – Вирус был доволен просто донельзя и жмурился, как Сталкер, получивший в распоряжение все ресурсы системы по максимуму. – При гостях, которые бывают у тебя в кабинете, я молчать не собираюсь, а если ты сюда никого не будешь пускать, то все программы заподозрят как раз то, что ты будешь пытаться скрыть... Оо-о, я не зря ждал так долго, утверждаясь в своих наблюдениях! Наконец-то мне будет весело...
Он смеялся над ним. Он просто смеялся, эта черноволосая бестия издевалась над ним, зная о его слабости, догадавшись, почувствовав... он смеялся.
— Как ты смеешь... – Касперский уже шипел, словно гадюка, в такой ярости его ещё, наверное, не видела ни одна программа, а Призму было всё нипочём – наоборот, он смотрел на Касперского почти что с восторгом, словно на занятное развлечение, ни разу не разочаровавшее.
— Какая экспрессия! Это считать признанием в любви? – ухмылка. Призм сидел на полу так, словно это был трон, ноги широко расставлены, одна рука на бедре, вторая обхватывает подбородок в мнимой задумчивости, он манил одним своим видом, одним взглядом, он был порочен – и дьявольски притягателен в своей порочности, независимости и свободе...
Касперский не помнил, как пересёк черту, отделявшую камеру карантина от Призма, клетка карантина была настроена на антивируса и беспрепятственно его пропускала, хоть это и было немного опасно. Вирус в карантинном блоке имел какую-то часть своих вредоносных возможностей, хотя надо ухитриться ещё найти момент, чтобы ими воспользоваться, а те, кто входил в клетку, настолько никогда не расслаблялись. Касперский, чувствуя обжигающе-горячую волну гнева, требующую выхода, не думал об опасности, он просто одной рукой сгрёб вируса за его тёмную безрукавку и рванул со стула. Протестующе взвизгнула шнуровка... Удар о стену был для Призма ожидаем, но крайне неприятен, его связи между алгоритмическими цепочками значительно пошатнулись, он поморщился, однако тут же растянул губы в саркастичной усмешке:
— И что дальше? Уничтожишь меня? Вопреки желаниям твоего драгоценного юзера, мм-м? Да такой правильный догматик, как ты, никогда на это не пойдёт! Хотя нет, ты уже не совсем догматик – ты же по уши влюбился во вредоносный вирус...
— Заткнись!! – стальные пальцы сдавили горло, стало труднее оформлять обменные импульсы речи, но Призм всё же сдавленно усмехнулся:
— Мне начинать бояться?
Касперский яростно глянул вирусу в глаза – и пожалел, что сделал это, потому что если бы он смотрел "рабочим" сканирующим взглядом, он бы видел безымянные цепи алгоритмов, программные циклы с ключевыми узлами, изнанку программы, всё как обычно – это всегда было необходимо для работы, Касперский беспрестанно сканировал на предмет вирусов всё и вся. Но сейчас он видел вируса целиком, цельной личностью, и это только усугубляло его губительную страсть... Отливающие жёлтым звериные глаза Призма были близко-близко, в них светилась уверенность, насмешливость и что-то ещё – ожидание, может быть? Интерес?
— Чтобы меня задушить, надо сжать сильнее. – Призм был спокоен и насмешлив, этому не мешал даже сдавленный поток-голос, словно вирус и не находился в карантине, не зная, в какой момент юзер решит его уничтожить, и словно бы не было рядом Касперского, доведённого до одной из крайних степеней ярости. – Может, определишься уже, что собираешься делать?
Это намеренно прозвучало двусмысленно, Призм всегда ходил по краю бездны, он ведь ничего не боялся, он любил риск...
— А тебе не терпится посмотреть, на что способен антивирус, влюблённый по уши в смертельного врага? – голос Касперского был тихим в противовес предыдущим резкостям, но не потерял при этом силы и угрозы. Призм усмехнулся:
— Это гораздо интереснее, чем сидеть в четырёх стенах и ждать, когда юзер соизволит обратить на меня внимание. Ты не согласен? – наигранно невинный взгляд, взмах ресниц – и ироничная усмешка, таящаяся в уголках губ.
Что-то сломалось в Касперском тогда, он не знал, почему, он просто почувствовал, как теряет своё знаменитое самообладание, которое не покинуло его даже во время самых сильных вспышек гнева, иначе он бы уже безвозвратно уничтожил этого вируса, Гейтс бы его побрал. Рука, сжимавшая горло Призма, ослабила хватку, затем скользнула в роскошные чёрные волосы, повелительно и властно дёрнула их на себя – и Касперский впился в губы Призма, стирая с них извечную усмешку.
Попался, — про себя улыбнулся Призм, крепко прихватывая руками рубашку на груди Касперского и для проформы пытаясь его оттолкнуть, но, разумеется, антивирус был сильнее. Поцелуй был глубоким, властным, почти болезненным, вирус поймал себя на мысли, что ему это нравится, подался навстречу и едва успел одёрнуть себя. Так он увлечётся и упустит единственный шанс освободиться!
Нижнюю губу Касперского обожгла боль от сильного укуса – вирус таки воспользовался крошечной частью своих сил для маленького повреждения, но это только ещё больше разозлило Касперского. Он отстранился, собравшись поставить вируса на место, но тот опередил его, объясняя свой укус:
— Просто так не дамся. – Призм облизнул губы, влажные после поцелуя и вызывающе улыбнулся: — Даже если мне скучно! Хотя вряд ли тебя это остановит...
Ну давай, увлекись ещё немного! Проучи меня, такого самоуверенного наглеца, видишь же, что я не против!
— Заткнись. – Сильные пальцы зафиксировали подбородок Призма, и последующий властный поцелуй снова кольнул вируса неожиданным удовольствием, почти отвлёкшим его от цели... почти. Подаваясь навстречу, Призм не менее властно обхватил плечи Касперского и притянул к себе, отвечая на поцелуй. Ещё немного... есть. Касперский слишком отвлёкся!
Одна рука Призма плавно-плавно скользнула к затылку Касперского, это движение было словно бы частью поцелуя, но вот пятисантиметровый шип, словно коготь выдвинувшийся из указательного пальца, вряд ли означал захваченность страстью. Нужно было ударить точно в уязвимое место, вирус чувствовал его в силу своей природы, но было очень важно не ошибиться, второй раз Касперский так не забудется в его присутствии. Один точный удар, и вирус будет на свободе...
Горячие сильные руки сдёрнули с него безрукавку, попросту порвав крепкий материал, Касперский великолепно управлялся с мелкими внешними защитами, крепкий укус пришёлся на шею выше ключицы, и Призм зашипел, чувствуя, что неожиданное удовольствие слишком сильно мешает сосредоточиться. Почему его не коробят прикосновения антивируса, своего извечного врага? Почему он, Гейтс побери, получает от этого какое-то острое, болезненное наслаждение?
Не подозревая об опасности, в которой находился, Касперский просто дал волю своим чувствам, он хотел заставить этого Призма осознать, что тот тоже неравнодушен к антивирусу, заставить стонать и кусать губы в бессилии противостоять удовольствию, и Касперский чувствовал, как это ему медленно удаётся. Он поймал подтверждение этому в резком шипении Призма, в напряжении, пробежавшем по его телу, в тени удивления, мелькнувшей в звериных жёлтых глазах, и до безумия хотелось большего...
Осознав, что ситуация ускользает из-под контроля, Призм резко дёрнул рукой, но движение из-за спешки было рассчитано неверно, и острый шип только пропорол кожу, оставив глубокую болезненную царапину и повредив какие-то малозначимые файлы вместо полного контроля над всеми алгоритмами антивируса. Касперский тут же перехватил запястья Призма одной рукой и прижал к стене над его головой, вторая рука прошлась по обнажённой груди, задевая соски, издевательски медленно соскользнула к животу, пересчитывая пальцами едва угадывающиеся кубики пресса, а взгляд серых глаз, не отрываясь, следил за эмоциями вируса. Призм же взъярился от своей ошибки, дёрнулся от прикосновений, он пытался освободить руки, понимая, что это уже не игра, но удовольствие от близости Касперского и не думало исчезать, наоборот, оно только усиливалось. Вируса тянуло к нему, тонко и неотвратимо, он противился этому, но как долго можно выдержать, когда ты практически распят на стене, серые глаза завораживают своим пристальным взглядом, а горячие пальцы сильно и уверенно ласкают кожу груди и живота? Когда это сильное тело так близко, а губы горят от резких, властных поцелуев? Призм понял, что затеял слишком опасную игру, он терял в ней контроль, что было самым главным, а Касперский уже не собирался останавливаться. Оставалось только язвить, злить, вызвать в антивирусе отвращение, сбить его настрой, только бы он не продолжал! Вирус теперь вовсе не был уверен в своих эмоциях, да и не хотел разбираться...
— Как же низко ты пал, Касперский! Насилуешь вирус, не способный справиться со своей одержимостью? А потом что – с чистой совестью меня уничтожишь? И что же ты...
— Тебе это нравится.
Уверенный голос-импульс Касперского был тяжелее обычного, он утверждал, а не спрашивал.
— Не выдавай желаемое за действительное!
Сильные пальцы скользнули по бледной коже вверх, к подбородку, плавно очертили его контур, приласкали чувствительную кожу шеи, Призм рванулся, пытаясь отстраниться, но Касперский только дёрнул уголком губ:
— Не пытайся это отрицать. Я чувствую твои эмоции.
— И почти дал убить себя тоже потому, что чувствовал? – огрызнулся Призм, вызывающе глянув Касперскому в глаза. Проклятье, этого нельзя было делать, взгляд цеплял его, отнимал так нужное сейчас самообладание... Рука Касперского, державшая запястья вируса, внезапно ослабила хватку, сделав её почти нежной, Призм уже приготовился рвануться, но пальцы второй руки Касперского без предупреждения скользнули вниз и накрыли чувствительную плоть, немедленно отозвавшуюся на прикосновение вспышкой острого наслаждения. Умелое и тонкое обращение с ключевым и главным алгоритмом способно потрясти до самой последней переменной, всю суть любой программы... Звериные глаза Призма распахнулись против его воли, он задохнулся на миг, проглотив гневный возглас, в его взгляде была вся ярость мира – и безмерный океан удивления, эмоции было просто невозможно спрятать. Почему, билось в его суженных вертикальных зрачках. Почему?! Почему именно Касперский?!
— Пошёл в [censored] формат, [censored] [censored]!!! [Censored] извращенец!!
— Можешь не стараться, в моих личных покоях стоит система, фильтрующая ругательства, которые мне надоело слышать от пойманных вирусов, — усмехнулся Касперский, не сводя немигающего и опасного взгляда с захваченного гневом Призма. – К тому же, мне кажется, что ругаться уже поздно. Тебе это нравится. – Пальцы сжались на чувствительной плоти сильнее, вырывая у вируса полусдавленный стон желания, а затем Касперский одним слитным движением рванул Призма за запястья и талию, опрокинул его на пол и, не дав опомниться, тут же навис над ним, обездвиживая своим весом. Колено смело раздвинуло бёдра Призма, запястья снова были прижаты одной рукой к полу, а твёрдые и сухие губы завладели губами вируса... Тот пытался сопротивляться как мог, отчаянно кусал губы Касперского, стремясь причинить боль – и сам не понял, когда борьба сменилась жадным, нетерпеливым ответом. Происходило что-то странное, что-то, что затмевало сознание, словно сама суть Касперского и Призма стремилась обрести в их союзе целостность, и алгоритмические цепочки, которые должны были быть взаимоисключающими, почему-то наоборот подходили друг к другу как ключ и замок. Это завораживало, увлекало, заставляло неистово стремиться стать ближе, ближе, ещё ближе... Оставшаяся одежда на обоих истаяла безымянными обрывками информации, Касперский жадно ласкал гладкую и упругую кожу Призма, пересчитывал все циклы, перебирал все переменные, неистово целовал, а Призм сходил с ума, отдаваясь этому и требуя ещё. И когда он почувствовал резкое, причиняющее боль вторжение, он только зашипел, откидывая голову, нетерпеливо подался навстречу и неразборчиво выругался, понимая, что безумное притяжение всё же не избавило их двоих от некоторого дискомфорта из-за непривычного контакта... Сильные руки Касперского прижимали вируса к себе и крепко прихватывали длинные чёрные пряди, а пальцы Призма, когда не могли направить Касперского или притянуть его ближе, оставляли на его коже длинные царапины, суть их обоих, словно давний паззл, соединялась друг с другом кусочек к кусочку, цепочка к цепочке, всё быстрее и быстрее, чётче и чётче, они терялись в единении, вечные враги, созданные друг для друга... Стиснутые пальцы, отчаянные объятья, хриплое, срывающееся дыхание, стон-выдох в губы друг другу – и ослепительная вспышка, сотрясшая всю основу программ, рождавшихся врагами, но созданных друг для друга и больше ни для кого. Дрогнуло личное пространство Касперского, беспорядочно занимались ресурсы системы, внося хаос, у Таск Менеджера отображался сумасшедший пульс в графике занятости памяти и процессора, он не знал, что ритм занятости ресурсов совпадает с ритмом дыхания Касперского и Призма, с трудом приходящих в себя...
Медленно, причиняя почти физическую боль, очарование единения спадало, оставляя чувство иррациональной и глубокой пустоты, которая звенела в каждом вдохе, в каждом еле заметном движении, во взмахе ресниц, в едва заметном проблеске разума, мелькнувшем в серых глазах Касперского. Призм рвано и поверхностно дышал, пытаясь восстановить спокойствие, он ожидал почувствовать гнев, но вместо этого в нём звенела лишь пустота потери чего-то, что было его неотъемлемой частью. И пусть даже это было всего долю секунды, но это было. С антивирусом. Касперским!
Какая ирония судьбы...
Антивирус шевельнулся, приподнялся, выпуская Призма из объятий, и то, что у Касперского ещё остались силы шевелиться, а у самого Призма не было возможности даже толком говорить от слабости, кольнуло необъяснимым раздражением.
— Убирайся, — процедил Призм на выдохе, с трудом шевеля языком. Касперский глянул ему в глаза неопределённым взглядом, всё ещё затуманенным вспышкой страсти, и Призм прошипел:
— Убирайся, я сказал! Или тебе мало?!
Касперский молча поднялся, вышел медленным, но довольно уверенным шагом из клетки карантина, коротким импульсом воссоздал свою одежду и вышел из личных покоев, оставляя Призма в одиночестве. Тот же, едва за Касперским захлопнулась дверь, коротко, с досадой застонал и закрыл запястьем глаза, пытаясь отрешиться от эмоций. Проклятье, как это произошло? В какой момент он потерял контроль? О чём он думал, так неистово и отчаянно отвечая на поцелуи Касперского?
Формат бы побрал этого [censored] антивируса...
***
