Гомо/Гетеро/Сексуальный (Queer as folk) [Gale/Randy]

Название: Гомо/Гетеро/Сексуальный Автор: IRATI Переводчик: Participante Бета: Ampaseh Рейтинг: NC-17 Жанр: RPS Пейринг: Gale/Randy (Гейл Харольд/Рэнди Харрисон) Оригинал: http://irati.livejournal.com/147357.html Разрешение на перевод: получено Перевод: Завершён Перевод посвящается Valdi5

Авторская пунктуация

“All of my stories are true, and If they are not, they should be” (Emmet, QaF 1x21)

Завязка

Для начала следует пояснить: Рэнди не считает, что Гейл медленно соображает. Да, довольно легко можно прийти к такому заключению. Возможно, из-за того, что у Гейла возникают некоторые проблемы с выражением собственных мыслей… особенно когда на него давят. Что есть, то есть. Рэнди находит такое объяснение вполне обоснованным. Нет, Рэнди не испытывает особой гордости за то, что на какой-то миг, возможно, в самом-самом начале, решил, что Гейл немного медленно соображает.

В начале

Для Рэнди это было делом принципа — отнестись к Гейлу с предубеждением. Почему? Да потому что Гейл был натуралом. Прикинь! Натуралом. Одна. Одна! Пилотная серия о гомосексуальных отношениях по телевидению — кабельному, — и главную роль отдают натуралу. Определённо, Рэнди почувствовал себя оскорблённым, когда узнал об этом. Было очевидно, что они пригласили гетеросексуального актёра, чтобы он распространял вокруг себя все эти скрытые флюиды гетеросексуальности и привлекал к сериалу внимание погрязших в рутине домохозяек, заставил мечтать о себе. Это было крайне неприятно осознавать. Рэнди почувствовал раздражение, но никому ничего не сказал, естественно. Когда он узнал об этом, на роль его ещё не утвердили, и высказывание каких бы то ни было претензий являлось непозволительной роскошью. А когда роль была у него в кармане, ему опять-таки показалось неразумным упираться рогом и качать права. Но, скорее всего, пара комментариев всё-таки сорвалась с языка. Возможно, во время телефонного разговора из Торонто с секретаршей своего агента. Мало кто может похвастаться гладкими отношениями со своим агентом, и Рэнди не был исключением, однако он неплохо ладил с его секретаршей. Так что, когда она поинтересовалась, как там в Канаде? — Холодно. — Как там пробы? — Хорошо. — Как дела в целом? — Роль я получил. — Как там главный герой? — Хм… Удержаться он не смог. Нахмурил лоб, хотя никто не мог его видеть. Он прижимал трубку плечом и заваривал чай. «Хорошо», — соврал. «Кажется», — добавил. А потом решил приоткрыть заглушку, чтобы спустить пары, и после длинной продуманной паузы сообщил: «Он брюнет, более или менее смазливый». Раздражённо вздохнул и добавил: «Натурал», — стараясь, чтобы это прозвучало как можно более обвиняюще. И напоследок, чтобы забить последний гвоздь, заявил: «И вообще, мне показался, что он как-то медленно соображает».

Насчёт «брюнета» всё было правдой.

Насчёт «более или менее смазливый» тоже более или менее верно.

(Здесь Рэнди не пришлось особо притворяться: ему не нравились брюнеты, а, тем более, натуралы).

Но вот насчёт «медленно соображает» всё оказалось полным фуфлом.

Тугодум

Вряд ли можно сказать, что Гейл был в особом восторге от Рэнди, когда впервые увидел его. Сказать такое значило бы более чем преувеличить. Чтобы быть уж совсем точными в формулировке — это было бы самой настоящей ложью. А чтобы быть предельно честными, приведём дословно, что подумал Гейл. Нечто не особенно красноречивое, не великая речь, достойная Гендальфа Серого, который для Гейла был мерилом мудрости, но нечто достаточно экспрессивное и типичное для самого Гейла. Одним словом, он подумал: «Ой, ё!».

Искра

Иногда между актёрами… пробегает искра, но не надо обманываться. Пробегает она далеко не всегда. Зачастую всё остаётся на уровне механики, отлаженного процесса. Сцена — переснять — свет — сделаем ещё дубль — снято — стоп камера — свет — обрезать — грим — переснять. В противоположность Театру, где важно найти свой ритм и струиться, плыть по течению, киносъёмка — это дробление на сцены, череда дублей. Отрепетировать свой кусок и по новой. Сложно постоянно поддерживать внутренний ритм, сохранять энергетику сцены, не обратить всё в пшик. И это становится практически непосильной задачей, когда между тобой и человеком, с которым вы работаете в тандеме, ничего не происходит. Ты смотришь не него, разговариваешь, злишься, целуешь и т.д., и т.п. Ты отыгрываешь свою сцену, все вокруг делают свою работу, и ты идёшь домой. Но ничего особенного не происходит. Ты проговариваешь свои реплики, но диалог мёртв. Ты играешь сцену, но в ней нет жизни. Иногда случается и такое.

Когда Гейл познакомился с Рэнди, то сразу подумал, что как раз так всё и будет. Точнее, не будет ничего. Потому что Рэнди должен был играть Джастина, а Джастин в понимании Гейла выглядит иначе. Не то чтобы Гейл особенно много задумывался о предстоящих пробах и образах героев, это если по-честному. Он вообще не из тех, кто проводит много времени в подобных раздумьях. Но вот если бы он это сделал, то ни за что не представил бы кого-то такого. Слишком интеллектуал. В очках, овеянный эдаким флёром утончённости. Серьёзный и чуть раздражённый. Да у него на лице написано, сколько книг он прочитал, а точнее, проштудировал от корки до корки. Не гей в плане «вау, какая я королева!», но всё-таки достаточно гей, спасибо большое. Чуть манерный. Чуть женственный. С выражением лица, которое прямо-таки кричит: «Ты слишком гетеросексуален для этой роли, я это знаю, потому что я-то не такой». Рэнди оценил его не слишком высоко, и Гейл это почувствовал. Напряжение в воздухе: «Ой, ё!».

Они вежливо обменялись рукопожатием, и Гейл подумал: «Плохо дело». Потому что он ну никак не мог себе представить после холодного рукопожатия слишком серьёзного и воспитанного Рэнди, как этот Рэнди будет симулировать оргазмы и жаркий анальный секс до рассвета. Дважды «ой, ё!».

Так что он решил, что искры не будет. Между ними на экране просто не будет того, что некоторые назвали бы химией, а Гейл даже и не знал, как обозвать. Конечно, они будут делать свою работу, но искры не будет. И в результате серию они похерят, а Гейл снова пополнит ряды безработных актёров.

В который уже раз в своей жизни он ошибся.

Химия

Ошибся он по полной программе. Ошибся так, как только он умел ошибаться. Потому что, когда настало время читки и первой репетиции, произошла любопытная вещь. Рэнди, заявив: «Подождите», положил свою копию сценария на стол, туда же легли и очки. А точнее, легли они на сценарий, который пестрел галочками, сносками и пометками. (Не то чтобы это было особенно важным, но в копии Гейла ни одной пометки не наблюдалось. Там присутствовали кофейные пятна, а это, согласитесь, не одно и то же. В противоположность копии Рэнди, его сценарий был мятым. Гейлу стало стыдно; затем он подумал, что чувствует себя глупо, сравнивая такие вещи, а потом разозлился из-за того, что почувствовал себя глупцом). Но тут Рэнди посмотрел на него, и он забыл обо всем: о злости, о комплексах, о глупости. Потому что Рэнди снял очки и пропал. Вот прямо там, посреди репетиционной, и пропал. Полностью скрылся от режиссера, от Гейла, от всего мира. У него изменилось выражение глаз. Выражение глаз, да будь оно неладно, изменилось! Он вмиг стал младше и превратился в шестнадцатилетнего подростка, который стоит на углу и ждёт, что кто-нибудь отведёт его к себе домой. Его глаза уже не твердили: «Интеллектуал, женственный и серьёзный». Они говорили: «Мне страшно, я возбуждён, трахни меня».

И вот там, в заснеженном Торонто, когда Рэнди исчез, Гейл заметил, что улыбается, — и исчез вместе с ним. Энергетика Брайана Кинни завибрировала в нём как никогда отчётливо, внятно и отчётливо , произнося: «Я тебя живьём съем. Трахну так, что мало не покажется».

Да, скорее всего, именно тогда он впервые услышал своего внутреннего Брайана Кинни. Внятно и отчётливо.

Носки

После той репетиции было ещё множество других, часы и часы съёмок пилотной серии, споры с режиссером и продюсерами. Бессонные ночи, различные варианты грима; на Гейле перепробовали столько способов укладки и стрижки, что ему стало казаться, будто у него намного больше волос, чем думалось раньше. Ему пришлось учиться говорить в декорациях «Вавилона», в то время как статисты танцевали под несуществующую музыку. И это было совсем не просто, потому что надо притворяться, будто кричишь, хотя на самом деле просто говоришь. Но у него получилось. Получилось и это, и танцевать без музыки, выживать в первые недели пребывания на съёмочной площадке, слушать Брайана внутри себя всё это время, получилось не просрать свой шанс — и, наконец, у него получилось достаточно правдоподобно имитировать секс с мужиками. Это было частью персонажа. А точнее сказать, это было основополагающей частью его персонажа. Целоваться, как сам дьявол-искуситель, трахаться так, будто в этом заключается сама жизнь. Естественно, не обошлось без пары (на самом-то деле, без пары дюжин) неловких моментов. Но они всё обсуждали, они говорили об этом, работали над этим, вели себя как профессионалы. Потому что когда тебе выпадает такой шанс, если ты хороший актёр, то вцепляешься в него зубами и готов пожертвовать всем, лишь бы не упустить.

— Ты когда-нибудь был в более неловкой ситуации?

Они лежат, обнажённые, посреди съёмочной площадке. Сцена «Джастин кончает на чёрные простыни Брайана» в N-дцатый, они сами уже не помнят какой, раз, отснята. Рэнди надолго задумывается, прежде чем ответить.

— В первый раз, когда мне в какой-то школьной постановке нужно было поцеловать девочку, я так разнервничался, что прикусил ей губу до крови. Сейчас на мне из одежды один носок, и тот надет отнюдь не на ногу. Какой из этих эпизодов тебе кажется более неловким?

— Тот, с девчонкой, двух мнений быть не может, — смеётся Гейл. — По сравнению с таким сейчас всё просто супер.

Постепенно Гейл смиряется с неловкостью обнажёнки и смущающими сценами и — а вы что думали? — со временем он свыкается с носками, один из которых он натягивает далеко не на ногу.

Во время интервью его часто спрашивают, кто из коллег повлиял на него в большей степени, и он неизменно отвечает: «Рэнди Харрисон». Рэнди Харрисон, который постоянно рядом, обнажённый большую часть времени, рядом с самого начала и потом… на каждом шагу этого пути. Когда они познакомились, он решил, что Рэнди сложный человек, но Гейл умел всё упрощать.

Он не помнит, в какой момент Рэнди перестал ему не нравиться. Возможно, в начале, самом начале.

Момент

Рэнди в точности помнит тот день, когда понял, что Гейл не тормоз. Был май, и стояла жара. Потом он иногда ловил себя на мысли, что хочет рассказать о том, что произошло в тот день, но поделиться не с кем. Потому что поделиться этим значит и признаться в том, что считал, будто Гейл немного медленно соображает. А Рэнди не особенно гордится этим. Они болтали во время одного из многочисленных технических перерывов, это была обычная беседа о том о сём. Он не помнит, как речь зашла о методе. На съёмках частенько приходится коротать часы в ожидании и как-то убивать время, так что разговор об этом мог зайти в любой момент, и причиной тому было спасение от скуки. Они обсуждали различия между телевидением и Театром, говорили об Аль Пачино и постепенно перешли к излюбленной для всех актёров теме. То бишь, они стали говорить о себе. А точнее, Рэнди стал говорить о себе и своей потребности записывать буквально ВСЁ о персонаже, которого ему предстоит играть. — А всё — это сколько? — поинтересовался Гейл. — Я исписал тридцать страниц, пока готовился к последним пробам на роль Джастина. На лице Гейла отразилось такое удивление, которое Рэнди не удалось бы изобразить даже после всех курсов актёрского мастерства в мире. — Тридцать страниц от руки? Рэнди рассмеялся от души. А потом Гейл рассказал ему о своём методе. Разумеется, никакими тридцатью страницами тут и не пахло. — Я даже и печатать-то не особо умею, — пожав плечами. Итак, он рассказал о своей системе. Своём методе актёрской игры. Гейл не называл это ни «мой метод», ни «моя система». Он называл это «то, что я делаю». — В общих чертах, то, что я делаю, — сказал он, — это выбираю определённый момент из жизни. Понимаешь? Жизни персонажа. И использую этот момент. Понимаешь? Когда хочу… когда надо вернуться к образу. Это должен быть такой…подходящий, стоящий момент.

На Рэнди очки, за которыми скрывался пытливый взгляд серьёзных глаз. Ему хотелось знать больше, и Гейл не подкачал. Уж поверьте. Скупыми словами, всего лишь в нескольких фразах он нарисовал цельный портрет Брайана Кинни. Он буквально препарировал его на глазах у Рэнди. И в то мгновение Рэнди отринул все мысли о том, хороша или плоха была идея пригласить на главную роль гетеросексуала. Вдруг он осознал, что по-настоящему благодарен за то, что работает с Гейлом. «Я ясно вижу, — сказал Гейл, — как Брайан в первый раз трахнул мужика».

Тот самый момент

Он настолько ясно отпечатался в воображении Гейла, столько раз представлялся ему, что Гейл иногда удивляется, вспоминая: они ведь этого никогда не снимали. На самом деле этого никогда не происходило, ну, кроме как в его воображении. Но там этот эпизод существует, Гейл знает его текстуру, каков он на ощупь, мельчайшие детали, всю сочность красок. И именно таким, каким он существует в воображении, Гейл описывает этот момент Рэнди.

Брайану пятнадцать, и он находится в незнакомой комнате, где явственно пахнет средством для мытья полов. Стоит ноябрь, три утра. Вместе с Брайаном в комнате находится парень, хозяин дома. Он старше Кинни, которому только пятнадцать, для которого пока не настала пора бунтарства, который ещё не восставал против родителей и который до сих пор посещает мессу. Но скоро, очень скоро этому придёт конец. Суббота? Раннее утро, когда суббота перетекает в воскресенье; и этот тип, который хочет трахнуть его в задницу. Гейл довольно подробно всё описывает, и когда произносит: «…хочет трахнуть его в задницу», то ощущает волну жара в основании шеи. Неловко — а вы что думали? Гейл не так уж много знает об особенностях анального секса, и Рэнди слишком пристально не него смотрит. Гейл чувствует, что его изучают и оценивают, и он не знает, каков будет вердикт. Есть в Рэнди что-то, что немного его пугает. Достаточно сильно пугает. Он уделяет много времени деталям. Он рассказывает, что Брайану не особенно хотелось там оставаться, потому что тот тип не больно ему нравится, но и уходить он не собирался, так как за стенами этой комнаты тоже нет ничего, что бы могло его заинтересовать. Он сам не знает, чего ему хочется. С этим парнем секс у него был далеко не в первый раз, да и сам парень у него далеко не первый. И вдруг, повинуясь какому-то неведомому импульсу, он решает, что сегодня всё изменится. Он изменит всё. Свою жизнь. И ещё что-то должно измениться. Что — он сам пока не знает, и тут он перевернул этого парня лицом вниз и, сам ещё не очень хорошо понимая, что делает, в первый раз в жизни трахнул мужика. Там было зеркало. Перед кроватью. Уродливый обшарпанный туалетный столик с мутным запылённым зеркалом. И в этом зеркале Брайан увидел своё отражение. То, как он трахается. И это был первый раз, когда он действительно видел себя. Это был не тот, на протяжении пятнадцати лет навязываемый родителями, образ. Он увидел себя таким, каким бы мог стать. Он увидел себя мокрым от пота, контролирующим свои движения, свою жизнь. Сексуальным и сильным, способным добиться любой грёбаной цели, которую только поставит перед собой. Он почувствовал, что сможет покорить весь мир, и тут же спросил сам себя, а настолько ли интересен этот самый мир, чтобы удостаивать его своего внимания. В том зеркале Брайан Кинни увидел того, кем ему предстояло стать, и он влюбился в этот образ. Он поклялся воссоздать его, будто речь шла о рекламном плакате, глядя на который все смогут его оценить и возжелать. И через их алчущие взгляды он сможет поверить сам в себя. А потом он поклялся не облажаться, поймать за задницу самого Господа Бога, послать родителей куда подальше, а заодно и тех, кто в будущем посмеет попытаться убедить его в том, что он не останется навсегда таким… молодым… вечным. Потому что он будет именно таким, и он покажет им всем, кем является на самом деле. Бессмертным. Когда он замолкает, Рэнди некоторое время не произносит ни слова. Теперь Гейл знает, как себя чувствует насекомое под микроскопом. — Я вижу этот момент. И когда мне нужна энергия Брайана, то я вызываю его в памяти. И Брайан каждый раз является. Я не знаю, если… да ладно, сам знаешь… Вот, собственно, и всё, что я делаю. Он пожимает плечами и боится сделать вдох, пока Рэнди встаёт и произносит те пять слов, в которых проскальзывает лёгкий намёк на восхищение. Они уже несколько месяцев в Торонто, и это первый раз, когда Гейл чувствует, что Рэнди Харрисон впускает его в клуб избранных, которых он считает достойными своего уважения. — Это действительно хороший момент, Гейл. Он чувствует, что краснеет.

Клуб Рэнди

Забавно, но Гейл ни на йоту не похож на Брайана. Он проводит по четырнадцать часов в сутки, с блеском перевоплощаясь в того, с кем у него вообще нет ничего общего. Абсолютно. Ноль. По идее, это не должно никого удивлять. В конце концов, они же актёры. И в наименьшей степени это должно удивлять Рэнди, который сам походит на Джастина, как день на ночь. Но это всё равно удивляет. Эти бесхитростные улыбки, гибкость характера Гейла. Очаровательный, притягательный, покладистый. И самым странным, самым не брайановским в Гейле было то, что ему за тридцать, он целыми днями расхаживает на съёмках в чём мать родила, не выказывая особого смущения, и всё равно, по каким-то неведомым Рэнди причинам, продолжает краснеть. Часто.

Рэнди подметил это в самом начале их знакомства, но ничего не говорил до тех пор, пока не подошёл к концу первый год съёмок. Им нужно отрепетировать танец для последней серии. У них небольшой перерыв, и Гейл сидит нахмурившись. Нервничает, это заметно. Он ненавидит эпизоды с танцами. Он старается сконцентрироваться, чтобы всё получилось как надо. И в этом часть проблемы: концентрация и танец — два противоречащих друг другу понятия. Танцевать значит забить на концентрацию и упиваться процессом. Плыть в бесконечности. Рэнди это известно, и он старается переключить внимание Гейла, чтобы тот расслабился. Он говорит первое, что приходит на ум: — А ты в курсе, что часто краснеешь? — Хм…что? — Гейл отрывает взгляд от собственных ног и переваривает услышанное. — Что? — повторяет. — Де нет, ты что! Девчонки краснеют. — Значит, ты девчонка. Во взгляде Гейла явственно читается: «А ты — кусок дерьма», но он молчит. Он ограничивается тем, что начинает бормотать под нос, проговаривая шаги, ворчит и поскуливает, жалуется, что танцы — это чушь. В этот момент в нём нет абсолютно ничего от Брайана Кинни. Ни единого грамма зашкаливающей самоуверенности, зато хоть отбавляй мучительной неуверенности. Ничего. Они одни в огромном зале с огромным зеркалом. Ждут хореографа, который вышел, чтобы ответить на какой-то срочный звонок. Музыки нет, впрочем, как и смокингов. Рэнди подходит и вынуждает Гейла посмотреть себе в глаза. — Гейл, танец — это совсем другое. — Он кладёт ему руку на талию, шаг вперёд, шаг назад, снова вперёд, и вот они как-то незаметно для себя уже кружат по комнате, без усилия. — Видишь? Это всё равно что стильная походка — Тут он понижает голос и, не прерывая танца, подводит Гейла к зеркалу. Они плывут в бесконечности. — А в тебе тонны стиля. Румянец не замедляет появиться, а Рэнди не замедляет сказать: «Гляди-ка», а затем: «Я же тебе говорил», когда Гейл видит своё отражение в зеркале и понимает, что по своему собственному определению он девчонка, то краснеет до корней волос. — Тебе когда-нибудь говорили, Харрисон, что ты самый настоящий гадёныш-манипулятор? — Ты даже не представляешь, насколько часто. Когда Гейл краснеет, Рэнди хочется закупорить его в бутылке. Спрятать за семью печатями эти чудесные моменты. Чтобы ничто не нарушило их прелесть. Он сам не знает, откуда берутся эти чувства и что с ними делать. Было намного проще уживаться с гетеросексуальным партнёром по фильму, когда предполагалось, что он заторможенный и туго соображает. Представьте себе. Было намного проще злиться на него. Злиться у Рэнди всегда получалось хорошо. А вот с этим новым чувством, желанием защитить, оградить было намного сложнее совладать. Особенно когда положение усугубляется всеми этими прикосновениями. Им столько приходится касаться друг друга, что предполагается, будто они уже стали друзьями. «Актёры, — думает Рэнди. — Мы слишком часто касаемся друг друга». Все эти объятия. Все эти поцелуи.

Прикосновения

Однажды Гейл попал в неловкую ситуацию во время съёмок одной из сцен. Вообще-то, на этих съёмках он частенько попадал в неловкие ситуации, но в этот раз речь об оговорке по Фрейду или о чём-то в этом роде. Брайан должен был отстаивать своё право трахаться с этим нереально абсурдным количеством незнакомых парней и он должен был говорить, что это не потому что они геи, а «потому что мы мужчины». Но Гейл не сказал: «Потому что мы мужчины». Он произнёс: «Потому что мы актёры». На съёмочной площадке послышались смешки, — скорее всего, Вудс. Режиссёр сказал: «Переснять», а Гейл сказал: «Мда… этого точно не было в сценарии». Они сделали ещё дубля два-три, прежде чем Питер перестал давиться от смеха, когда очередь доходила до этой реплики. А вся прелесть ситуации была в том, что сказал-то он правильную вещь. По большому счёту, актёры занимаются этим чаще, чем, скажем, водопроводчик или булочник. Вся эта работа бок о бок на протяжении многих часов, простота общения, использование эмоций в качестве сырья. Гейл не знал, в чём закавыка, но когда собирается много актёров для совместной работы, то в конечном итоге всё превращается в траходром. Помимо всего прочего, причиной может стать то, что на съёмках многие границы делаются более размытыми, а многие актёры — это огромные клубки из неуверенности, которая и заставляет их всё время искать прикосновений, поцелуев. По крайней мере, некоторых… Ну ладно, по крайней мере, его самого.

Не его вина, что он так восприимчив к прикосновениям. Да, ему нравятся прикосновения. Даже больше: ему необходимы прикосновения. Он всегда в них нуждался, и сейчас, когда он в тысячах километрах от дома, — в Торонто, ни больше, ни меньше, — они ему необходимы, как никогда. Ему стыдно признаваться в этом, но только физический контакт способен помочь ему успокоиться, когда посреди вечеринки он чувствует, что слишком много народа пялится на него. В такие моменты улыбающийся Скотт подходит с бутылочкой пива и похлопывает по плечу, и тогда он чувствует себя, как заплаканный ребёнок, которого обняли, чтобы успокоить. Ему нравится, что Теа время от времени без особой на то причины целует его, и то, что она постоянно прикасается к нему во время разговора. Ему нравится, когда Питер, подшучивая над его ориентацией — «Гейл, Гейл, Гейл, что же нам с тобой делать», — плюхается рядом на диван и картинно роняет ему голову на плечо, драматически вздыхая. — Мне всегда хотелось иметь друга натурала. Это так политкорректно. Гейлу нравится, что людям с ним комфортно, и ему не всегда удаётся всё выразить словами, так что он сопровождает «буду скучать» ничем не обязывающим объятием и похлопыванием по спине, а «люблю тебя» — поглаживанием по руке. Одной из причин, почему он недолюбливает телефонные разговоры, является то, что там требуется именно говорить, и если тебе нужно утешить кого-то, то приходится придумывать слова поддержки, когда намного проще было бы просто обнять и погладить по спине, ласково, осторожно, пока не успокоится. По крайней мере, именно так обстоят дела с Гейлом. Когда он задумывается о своих любимых эпизодах в роли Брайана, то на ум сразу приходят сцены с Хэлом, где друзья обнимаются. В эти моменты Брайан внутри Гейла вздыхает с облегчением. Будто он неделями метался как тигр в клетке, и вот этот тигр превращается в котёнка. И одна из вещей, которая заставляет его чувствовать себя не в своей тарелке в присутствии Рэнди, — как раз то, что Рэнди не особо любит прикосновения. Так что если это не предусмотрено сценарием, Гейл и пальцем его не касается. Даже случайно. Он думал, что эта некоторого рода фобия связана с личностными особенностями. И ему и в голову не могло прийти, что это как-то связано с Джастином.

— Это из-за Джастина. Из-за сцены. — Что? Они стояли перед кофейным автоматом. Гейл ещё не акклиматизировался. Было полвосьмого утра. Ему хотелось спать и дозы кофеина. До сего момента он и не подозревал, насколько проницательным может быть Рэнди. Через пару дней им предстояло отснять целую прорву постельных сцен. Он нервничал. — Почему я избегаю физического контакта, — пояснил Рэнди как-то особенно мягко, по-утреннему. — Я стараюсь не прикасаться к тебе, чтобы скопить побольше энергии для сцены. А ещё я бегаю трусцой, чтобы поддерживать тонус. Сейчас, когда Гейл пытался уловить смысл сказанного, нехватка кофеина чувствовалась особенно остро. — Что? Рэнди был предельно серьёзен. Он начал говорить неторопливо, так разговаривают с умственно неполноценными. — Перед тем как ты целуешь кого-то, скапливается некая энергия. Пока ты думаешь об этом, предвкушаешь, задаёшься вопросом, как это будет. И чем дольше ты о нём думаешь, чем больше тот срок, на который ты его откладываешь, тем интенсивнее происходит первый контакт. Так что я стараюсь выработать как можно больше этой энергии. Для сцены. И дело не в том, что я не хочу к тебе прикасаться. С этими словами Рэнди взял свой кофе и пошёл прочь. Внешне абсолютно невозмутимый. Гейл подумал, как всё это странно. Но в свете того, что, по мнению Гейла, большинство людей отличается теми или иными странностями, эта показалась ему вполне приемлемой, если не сказать больше — милой. Через два дня они приступили к съёмке тех самых изобилующих поцелуями и «проникновениями» сцен пилотной серии. Казалось, что Рэнди сгорает от желания. Где-то глубоко внутри Гейла Брайан ощущал себя королём вселенной. В той сцене пробежала не просто искра. Это был сноп искр, электрический разряд, фейерверк. Бам. Бэнг. ВАУ!! Рэнди был прав. Главное в сексе — это желать его, предвкушать. Когда Брайан впервые поцеловал Джастина, то он сначала легонько скользнул кончиком языка меж его губ, на какую-то долю секунды, а затем выждал немного, прежде чем их губы соприкоснулись.

Лицедейство

— Я играю не гея, — заявляет Хэл. Раннее утро. Как всегда, на улице моросит дождь, или это просто густой туман. А может, того и того понемногу. То ли слишком поздно, то ли слишком рано, это как посмотреть, потому что ночные съёмки запутают кого хочешь. Они сидят в гримёрке.

— А? Нет? — Гейл улыбается одними глазами. Он крутится на вращающемся кресле. У Рэнди это мельтешение должно бы вызывать раздражение, но почему-то наоборот успокаивает. А Гейл всё крутится и крутится, сидя задом наперёд, грудью к спинке. Ноги болтаются в воздухе, а он крутится. — Не-а, — поясняет Хэл. — Я играю женщину. Он старается объяснить как можно лучше. Рэнди молча слушает, спрятавшись за книгой. Он заметно скашивает глаза, когда Хэл подчёркивает, что играет не желание, а желание быть желанным. Он не захватчик, а жертва. Не властвует, а подчиняется. Он считает, что ЭТО и означает играть женщину. Рэнди находит такое заявление не то чтобы оскорбительным (в конечном счёте, он же не женщина), но уж точно вызывающим недоумение. — А тебе не кажется, что у тебя слишком реакционное видение женщины? Я бы даже сказал, отталкивающее видение, если разобраться. — И это заявляет тот, — встревает Гейл, — кто отталкивающей уже по определению должен считать любую женщину. Если бы любой другой сказал подобное, то Рэнди, скорее всего, по-настоящему бы разозлился. А тут единственное, на что он оказался способен после слов Гейла, чьи глаза кажутся больше, когда он не скрывается за маской Брайана Кинни, — это запустить в него первым попавшимся под руку предметом. Подушкой из реквизита. — Что здесь действительно отталкивает, так это твоё представление о геях. — И всё-таки я им нравлюсь. Рэнди воздерживается от комментария, и Хэл продолжает. Он рассказывает, что пытался изобразить гея, но у него ничего не получалось, хоть тресни. Тогда он стал думать о Майкле как о девчонке, и всё пошло как по маслу. Хэл заявляет, что происходящее на экране с его героем — это вполне гетеросексуальный секс. Гейл заходится смехом. Рэнди кажется, что сейчас он как никогда далёк от образа Брайана Кинни. — А вот то, что делает он, — Хэл указывает на Гейла, утирая выступившие слёзы, — это и есть самый настоящий гейский секс. В гримёрке повисает странная тишина. Гейл прекращает смеяться, но в его глазах притаились смешинки. Он практически спрятался за спинкой стула. Не может такой высокий человек так компактно сжаться. — Отлично, — произносит наконец, — я постараюсь быть образцовым гомосексуалистом, Хэл. Нас же детки смотрят. Самое необычное во всей этой сцене — не тишина, которую нарушает появление гримёров. Необычными кажутся модуляции в голосе Гейла, эти неподражаемые интонации. Четверть литра цинизма, продирающего, как стакан виски залпом. Это не его голос. Это голос Брайана. «Как странно», — думает Рэнди. Еще он думает, что Гейл очень красив, когда вот так вращается на кресле. Такой уязвимый. Дурацкая мысль, потому что, в конечном счёте, Гейл совсем не его тип. Рэнди не нравятся такие высокие, такие мужественные, такие гетеросексуальные. Нетушки. Ни фига. И вообще, ему не нравятся брюнеты.

Да, офицер

Ну, или не нравились. По большому счёту, он никогда не брезговал, если подворачивался подходящий брюнет, но всё равно предпочтение отдавалось блондинам. Это блондины были теми, из-за кого хотелось приостановиться и подумать: «Иди-ка сюда»; это блондины укладывали его на спину, заставляли мяукать и стонать. Рэнди коротает время, делая пометки для пьесы, которую — в этом он уверен на все сто — никогда не напишет, незаконченный проект под номером один миллион, — когда замечает направляющегося к нему брюнета, и в голове проносится: «Ай, мамочки». Проходит слишком много времени — три или четыре секунды, — прежде чем он понимает, что это не какой-то посторонний брюнет, а очень даже знакомый. Сложно узнать его в очках и униформе. В фуражке и с этой огромной резиновой дубинкой в руках. В портупее, в сапогах и с кобурой. — Почему ты вырядился полицейским? Ему сложно дышать. Когда это он стал страдать гипервентиляцией? — Сценарий. — Гейл присаживается рядом. Он жуёт жвачку. Скорее всего, мятную, он всегда жуёт мятную жвачку. От этого у его поцелуев особый привкус. — У меня сцена, где Брайан трахает полицейского. Ты что, не читал? Он не знает. Не помнит. Джастин в этой сцене не появляется, так что, возможно, он просто не обратил внимания. И вообще, ему не нравится униформа. Ну ладно, допустим, ему понравился Ричард Гир в «Офицере и джентльмене», так же, как Деборе Уингер, да и любому, кто смотрел этот фильм. Но суть в том, что у Рэнди нет пунктика насчёт униформы. Тем более странно, что в голове крутятся мысли о том, что Гейл мог бы сделать с парой наручников, которые болтаются у него на поясе. «Блядь! — вопит обезумевший от гормональной атаки внутренний голос. — Блядь, блядь, блядь!!» — Но раз этот Брайан имеет полицейского, ты-то чего надел форму? — Во-первых, потому что Брайан развратный тип. Он переодевается в одежду копа и имеет его прямо в патрульной машине. А во-вторых, все хором стали вопить, что я просто обязан хоть раз трахнуться в этой форме. Ну, раз все стали хором вопить... Гейл широко улыбается. На нём полицейские очки и униформа. Контраст… Рэнди не находит слов, чтобы выразить это. Это — не «секси». Это что-то, что идёт после «секси» согласно словарю альтернативных вселенных. Сейчас назвать Гейла «секси» — всё равно что оскорбить. — Ну и как, Рэнди? — Ну и как что? — Тебе нравится униформа? Теперь да. — Не особенно. Он пытается представить Брэда Питта в этой самой униформе. Пытается представить Джуда Лоу. И неизменно образ, который сейчас стоит у него перед глазами в лучах тусклого торонтского солнца, кажется намного привлекательнее. Дерьмо, теперь с униформой произошло то же самое, что и с брюнетами, которые предстали для него в новом свете. — Вот ведь совпадение. В детстве я с ума сходил по полицейским сериалам, и глянь на меня теперь. Гейл идёт прочь, что-то напевая под нос. В его походка вразвалочку есть нечто гипнотическое и мужественное, нечто невообразимо притягательное в его бёдрах. Блядь! Рэнди словно видит его в первый раз. Из всех медленно соображающих парней в мире этот был самым красивым.

Странности

Разговор во вторник вечером. — И они живут у тебя в голове? — спрашивает Гейл. Рэнди кивает. — Разные персонажи? Ещё один утвердительный кивок. Да, они все там живут. Странные персонажи, каждого из которых он в один прекрасный день превратит в героя романа или Театральной пьесы. Толпы народа. Иногда Рэнди примеряет на себя личину кого-нибудь из них и отправляется в супермаркет за покупками в качестве Монти, шофера из Алабамы, у которого деревяшка вместо ноги. Он мало кому об этом рассказывает. Большинство просто бы этого не поняли. — И что они делают? — интересуется Гейл. — Разговаривают. Не знаю. Они просто там. Хотят, чтобы я про них написал и всё такое. — И все живут с тобой? В твоей нью-йоркской квартире? — Утвердительный кивок и ещё один. Рэнди улыбается, потому что Гейл улыбается ему, а это чертовски заразительно. — Надо бы тебе с них брать плату за жильё. Учитывая цены на Манхэттене, ты озолотишься. Гейл часто заставляет его смеяться. И когда Рэнди рассказывает ему о своих странностях, то не чувствует неудобства. Абсолютно. Он рассказывает о воображаемых людях в своей голове, о том, что всегда считал, будто отличается от других людей, о том, что из-за этих различий чувствовал себя загнанным в угол. Он рассказывает, что всегда с лёгкостью перевоплощается в персонажа, потому что всегда занимался этим по жизни. — Вот ты почему стал актёром? Гейл ненадолго задумывается. Не похоже, что у него есть ответ. — Ну, это позволяет платить за квартиру. Все прочие варианты были ещё хуже. Когда неяркий предвечерний свет просачивается сквозь жалюзи трейлера, Гейл прикрывает глаза рукой. И в этот момент Рэнди, по правде, глубоко плевать, какие мужчины в его вкусе, потому что Гейл так красив, что это нужно считать противозаконным. Этот совершенный профиль, гармония древнегреческого искусства, мужественность в медовом сиропе, едва уловимая тень женственности черт, почти незаметная, идеальное сочетание. Воображаемые персонажи в голове Рэнди устраивают небольшое совещание и нашептывают ему, что подобные мысли представляют опасность. Как будто он сам этого не знает. Если бы они с Гейлом не стали такими хорошими друзьями, то он, пожалуй, пожалел бы о тех временах, когда считал его тормозом.

Один из его вымышленных персонажей — это Нелли, отчаявшаяся пятидесятилетняя женщина из Юты, которая тайком от мужа почитывает порножурналы своего сына гея. Нелли из Юты без ума от Гейла, и когда прочие персонажи хором вопят: «Даже не думай!», она нашептывает: «Не обращай на них внимания» — и заполняет его голову сомнительными и малоправдоподобными идеями. Это Нелли из Юты виновата в том, что Рэнди, пошёл наперекор собственным принципам и превратился в жалкого типа, который слишком много времени проводит в размышлениях над тем, как бы затащить в постель натурала.

Странные мысли

Конечно же, Рэнди не обращает внимания на свои внутренние голоса. По большому счёту, сами посудите, ну к чему зацикливаться на том, какой Гейл красавчик, и на всех этих вещах, которые заставляют колени раздвигаться? Да ни к чему. Ни к чему хорошему это не приведёт. Любоваться линией скулы, пока эти нацисты гримёры бреют его своими убийственными ножами, и мучиться вопросом, а царапает ли его щетина кожу женщин, когда он целует их в первый раз. Какая чушь! В перерыве между сезонами он скучает по Гейлу. Он говорит себе, что это вполне нормально. Он скучает по нему, как по любому другому другу-натуралу. И вовсе он не скучает по нему как-то иначе. И вовсе у него не обрывается всё внутри, когда Гейл внезапно звонит. Он говорит: «Хей» — вместо приветствия. Он говорит: «Как дела?», а затем: «Ясненько», а потом: «Чем занимаешься?». Он не слишком красноречив по телефону. Рэнди знает, что Гейл ненавидит телефонные звонки, и, должно быть, действительно соскучился, раз решил позвонить. Рэнди улыбается. — Послушай, полублондин... Это их личная шутка. Однажды Гейл назвал его блондином, а Рэнди заявил, что он «не блондин, а светло-русый». А потом добавил, что это Джастин блондин. Рэнди любит проводить чёткие границы между собой и Джастином. С тех пор Гейл зовёт его «полублондином». — Чего? Длинная пауза. Гейл ненавидит говорить по телефону. Но он всё равно позвонил, а это что-то да значит. Это могло бы что-то значить. — Тебе хочется назад? И на какой-то миг его вопрос звучит так серьёзно, что Рэнди настораживается, а инстинкт самосохранения, направленный на защиту от потенциально опасных чувств, выпрыгивает как чёртик из табакерки. Так что он отвечает: «Конечно», стараясь вложить в это слово максимум сарказма. — Канадский холод, и целые дни напролёт, в чём мать родила, сниматься в сериале в роли дефективного, страдающего от проблем с зависимостью и влюблённого в эгоцентричного ублюдка. Конечно, я по всему этому скучаю, Гейл. Его тактика действует, и далее Гейл продолжает уже в насмешливом тоне. Тихонько смеётся. В голове Рэнди Нелли из Юты задаётся вопросом, во что он одет. — Соскучился по нашим обжималкам, Рэнди? — Охренительно. Рэнди упорно цепляется за сарказм. По правде, он не соскучился по их с Гейлом «обжималкам» в присутствии ещё, по меньшей мере, пятидесяти мужиков. Но он соскучился по тому, как Гейл умеет слушать. Ему нравится слышать его голос на другом конце провода. Его шутки. — Я уже три недели как обхожусь без притворного анального секса. Странно всё это, Рэнди. — Если тебе так этого хочется, то сходи в клуб, где тебя оттрахают в задницу. — Нетушки. Если без тебя, это не так здорово. Новая пауза. Когда она чересчур затягивается, у Рэнди немного учащается сердцебиение. Это только шутка. Гетеросексуал. Помнишь? — Ладно, немного осталось. Продолжим обжималки в новом сезоне. — Идёт. Он веселится как ребёнок. Огромный, высокий, гибкий ребёнок с пластикой большой кошки и умильными глазами. Рэнди не очень понимает, как теперь распрощаться, ведь уже пора, но слушать дыхание в трубке не так уж неприятно. Нет. Совсем не неприятно. — Вешай уже, Харрисон. Тебе что, заняться больше нечем? — Но это ты позвонил! Ему кажется, что его протест звучит неубедительно, у него голос, как у пятнадцатилетней школьницы, влюблённой в капитана команды по регби. Жалко звучит. Он не скучает по тому, как соприкасаются их обнажённые тела на виду у съёмочной группы, но он спрашивает себя, а стал бы он скучать, если бы на них никто не смотрел и если бы поблизости не было Джастина и Брайана.

Понимаешь?

Как раз где-то тогда (второй год съёмок) Рэнди начинает задумываться о том, что проводит с Гейлом слишком много времени. Нет. Плохо. Не так. Рэнди окончательно убеждается в том, что проводит слишком много времени в обществе Гейла и его цветущей буйным цветом гетеросексуальности. Возможно, сигналом, заставившим укрепиться его в этом мнении, стал тот день, когда в комнату влетел ухмыляющийся Питер и объявил, что видел «не-помню-какой-фильм», в котором Гейл играет «не-помню-какого-персонажа», которому надо было поцеловать партнёршу. По словам Питера, самый жалкий поцелуй с тех времён, когда Хью Грант и Джулия Робертс скривились, соединив свои губы в «Ноттинг Хилл». — Я маму свою лучше целую, Гейл. На это было действительно больно смотреть. Я чувствую себя оскорблённым. Рэнди не видел «Ноттинг Хилл», но его удивила такая оценка поцелуя Гейла. Очень удивила, по правде. В своей жизни он перецеловался с кучей актёров. Особенно в Театре. И в поцелуях Гейла он не заметил ничего ужасного. А вот Гейл, похоже, совсем не удивлён. — Да, согласен, — безразлично отвечает тот. И тогда Рэнди смотрит на него поверх очков и своего экземпляра «Финниганс Уик» и спрашивает, почему он не удивился. Гейл довольно невнятно, помогая себе руками, принимается объяснять, что намного легче изобразить поцелуй с мужчиной, чем с женщиной. Рэнди не верит своим ушам: чего-чего, а подобного заявления он не ожидал. Для него всегда было аксиомой, что Гейлу априори его целовать сложнее чем, к примеру, Джулию Робертс. Но нет. Похоже, Гейлу легче целоваться с ним. Он не знает, что делать с этой драгоценной крупицей знания. Объяснение Гейла довольно просто. В поцелуях с парнями у него нет предыдущего опыта, на который можно опереться, и этот факт, убийственный для Рэнди, ярого приверженца Метода, становится для Гейла настоящей палочкой-выручалочкой. Это развязывает ему руки. У него нет груза прошлого за плечами, он не отягощён личностным подтекстом, который заполняет малейшую сцену, превращая фарс в нечто личное. У него нет ничего. Tabula Rasa. Ему остается лишь поддаться энергетике сцены, чтобы та вела его за собой. Создавать с нуля. У него нет эмоциональных пут, связующих его с Брайаном. Фантазия чистой воды. Вот что хочет донести до него Гейл. Он и произносит нечто в этом роде, перемежая речь «ну, в общем, ты знаешь», разбавляя её «ну, ты понял», а также «как бы это выразиться» и «э…». Он говорит: «Когда ты целуешься с девушкой, это как… ну, это как просто поцелуй, ну, ты понял. Ну, то есть, это ведь девушка, и ты её целуешь. Так? А вот когда ты целуешься с парнем… ну, то есть, не то что бы прям целуешь… Блин, ну, ты понимаешь, о чём я…» Рэнди говорит единственное, что возможно сказать в такой ситуации: — Да, я тебя понимаю. И вот ведь что — это действительно так. Грустно, но он понимает, о чём идёт речь, что хочет донести до него Гейл, и понимает, что в этом есть смысл. Вот потому он и решается… Если уж ему удалось продраться через заросли всех этих «ну, ты понял» и «ну, ты знаешь» Гейла Харольда, Неизличимого Гетеросексуала, это может означать только одно: они действительно проводят слишком много времени вместе, и с этим надо что-то делать. И если всё это время он только и делает, что думает о поцелуях, об их технической стороне и о том, что техника Гейла безукоризненна, это означает, что ему нужно завести парня. Как можно скорее. Обычно он не смотрит отснятый материал. Но если в воскресенье остаётся дома и, бездумно прыгая с канала на канал, попадает на сериал, то может немного посмотреть. Единственное, что он на дух не переносит, это сцены с собственным участием, однако и их он может смотреть, если в кадре присутствует Гейл. Когда они целуются на экране, то это кажется таким реальным, в это можно поверить. Джастин умеет растворяться в их поцелуях, а Брайан умеет с таким желанием впиваться в его губы, что мурашки бегут по спине. Гетеросексуал не должен так целоваться. Хэл не умеет так целоваться. Медленно, тягуче, без страха, полностью отдаваясь сцене. В этих поцелуях нет ничего механического, схематичного. Он ничего не скрывает, и поцелуй для него не способ поскорее добраться до развязки. Это не те поцелуи, с помощью которых разогревают партнёра, перед тем как заняться сексом. Они — сами по себе секс. Будь он проклят.

Границы

Анекдоты. Ха-ха! Рэнди сгибается пополам. Ха-ха! Хэл с Гейлом и их уморительными шуточками, которые смешны лишь для тех, кто предпочитает женщин, потому что — трижды ха-ха! — они абсолютно не смешны для Рэнди, которому никак не удаётся стереть с лица выражение брезгливого осуждения. Мачистские анекдоты про баб. Мачистские анекдоты про педиков. Не может он стереть это выражение — и всё тут. Естественно, они видят его реакцию, и это лишь подзадоривает их комический дуэт и толкает на новые подвиги. Они подзуживают его, и Гейл, говоря откровенно, особенно невыносим: он с каким-то особенным упорством цепляется к Рэнди, будто не может поверить в то, что это действительно задевает. Он задирает его, как задирают младших братьев или кого-то в этом роде, с такой живостью, само воплощение мужского простодушия. — Хочешь напугать Рэнди? — спрашивает Хэла Гейл. Его ноги закинуты на стол. — Ща научу. Тут Гейл ведёт себя как хрестоматийный мачистский гетеросексуал и говорит: «Куннилингус». И Рэнди ненавидит себя за то, как кривится его лицо, и за то, как он произносит: «Агр-р», то есть выдаёт ту самую реакцию, на которую они рассчитывают. Он выслушивает детальное, клинически подробное описание орального секса с женщиной, пока Хэл буквально корчится от смеха. И он ненавидит себя, потому что он не должен был включаться в эту игру. Не должен, не хочет, не будет. — Давай продолжай, а я пока буду представлять тебя с Джудом Лоу в тёмной комнате, его член так глубоко в твоей заднице, что ты и слова сказать не можешь, ведь он тебе до горла достаёт. — Подумать только, пока я не начал сниматься в этом сериале, — давится от хохота Хэл, — подобное могло меня впечатлить. — У засранца уже слёзы на глаза навернулись. — Ого, милая фантазия, Рэнди. Я поразмышляю над этим в душе. Может, и тебя туда включу, если ничего против не имеешь. Но для начала, конечно, прищемим конец Джуду Лоу. У них в трейлерах есть душ. Рэнди не знает, о чём Гейл думает в своём, это для него тайна за семью печатями. Но он знает, о чём думает сам. О Гейле. И презирает себя за это.

2x19

Сложно объяснить человеку несведущему, насколько напряжёнными могут быть съёмки. Не всегда, но иногда. Некоторые сцены. Бывает, приходится забраться невообразимо глубоко в собственное нутро, отгородиться от всего мира и извлечь ту самую, необходимую для персонажа эмоцию. И когда Гейл заканчивает работу над последней сценой, то его воротит от самого себя. Он сидит в трейлере, всё ещё одетый в футболку и джинсы Брайана (проклятый браслет тоже на месте), и не прекращает думать обо всех тех женщинах, которым причинил боль. Ему хотелось бы прекратить думать об этом, но он не может. Временами Брайан питается всем самым низменным, самым гадким в его сущности, и сейчас Гейл не может его остановить. Шлюзы не хотят закрываться — Гейл? Он не хочет никого видеть. — Проходи. Но, пожалуй, Рэнди он рад. Хотя, когда тот заходит — к счастью, уже не в одежде Джастина, — Гейлу становится только хуже. Он как никогда живо вспоминает ту ужасную сцену. Он вспоминает Брайана, который хочет причинить Джастину боль. — Ты в порядке, Гейл? Это дежурный вопрос, и ответ на него известен. Но во взгляде Гейла читается «нет». Рэнди ничего не говорит. Он подходит ближе и нежно гладит по голове. Гейл упирается лбом ему в живот, делает глубокий вдох, и ему становится чуточку легче. Будто через Рэнди Брайан получил прощение Джастина, и он сможет, пусть и не сразу, исправить всё то дерьмо, которое наворотил за всю жизнь. — Шшш, — утешает его Рэнди. Больше ничего. Но большего и не надо.

Это очень сложно объяснить, ту связь, которая устанавливается между людьми в процессе съёмок. Интенсивность. Близость. Сложно объяснить (только если в оригинале так же). Поэтому ему так нравится проводить время с Рэнди. Ему ничего не надо объяснять, он и так всё уже знает. Да, именно поэтому ему так нравится быть с Рэнди.

Кинг Конг

Хотя иногда Рэнди делает вещи, которые ему не нравятся. Например, щекочет его прямо во время съёмки, приговаривая, что «это техника по релаксации». Заставляет его читать книги. Кладёт их перед ним на стол и заявляет: «Давай, читай». Причём произносит это, как если бы говорил с младшим братом или с кем-то с задержкой в умственном развитии. Книги обычно отнюдь не дурны, но суть вопроса не в этом, а в том, что иногда Рэнди прямо-таки наслаждается, ставя его в неловкое положение. Он знает, в какие моменты Гейл теряет бдительность, и беззастенчиво пользуется этим.

Гейл барабанит пальцами по столешнице, пока они ждут. Рэнди листает журнал. — Нервничаешь? — А ты нет? — Нет. И именно это заставляет его нервничать ещё сильнее. Это, а не Ларри Кинг. И не тот факт, что их увидят миллионы телезрителей, включая его мать. Все эти осуждающие глаза. Он точно не сможет сказать то, что хочет. Он точно забудет всё, что хочет сказать. Он нервничает. Он очень нервничает. И Рэнди прекрасно об этом известно, но он делает одну из этих своих подлянок, таких типичных. В самый разгар прямого эфира на этом треклятом ток-шоу Ларри Кинга, посреди очередного вопроса, Рэнди нагибается к его уху и шепчет: «Я тебя люблю». И Гейл краснеет, думая о том, насколько смел проклятый пацан, и о том, как он будет его убивать, когда всё закончится. И благодаря Рэнди в тот момент он совершенно не думает ни о Ларри Кинге, ни о его морализаторстве, ни о миллионах телезрителей.

— Эти его подтяжки, — говорит Рэнди уже в машине на обратном пути, — это же ведь чёрт знает что. И о чём он только думает? Он говорит это как бы сам себе, ни к кому не обращаясь. Выходит из машины у своего дома, бросает «до скорого» и невесомо чмокает в губы. Кажется, он сам не осознаёт, что нужно много мужества, чтобы жить так, как он живёт. Уверенность в себе. Не просить прощения. — Рэнди. — Да? Я тоже тебя люблю. — Мне кажется, Кинг гей. — С такими-то подтяжками? Невозможно. — Я серьёзно. А ещё мне кажется, ты ему нравишься. — Не, Гейл, не в этой жизни. Это я оставляю для вас, ребятки. Всё для вас.

Гипотезы

Представим себе следующую сцену: дружеская вечеринка после нескольких недель изнурительных съёмок. Дома у Питера. Хозяин сидит на только что купленном диване чёрной кожи, которым чрезвычайно горд. Он предлагает всем по очереди присесть и попробовать, насколько тот удобен. Скотт… Теа… Когда настаёт очередь Гейла, он не просто садится, он ложится на диван, крутится с боку на бок, снова садится и подтверждает, что это лучший диван в мире, и что если бы он был котом, то обязательно поселился бы на нём. Рэнди осушает свой бокал — второй за ночь — и завидует тому, как Гейл умеет радоваться таким простым вещам, как он умудряется извлекать почти ощутимое на ощупь удовольствие из такой ерунды. Блядь! Нелли из Юты начинает подкидывать фантастические теории о том, что Гейл умеет получать удовольствие от всего. Включая секс. Рэнди приказывает ей заткнуться. Представим, что на каком-то этапе вечеринки — все пьют, курят, болтают о ерунде, уже поздно — на диване валяются двое. Питер и Гейл, который не хочет вставать. Фактически дела обстоят так, что это Питер лежит на диване, а Гейл лежит на Питере, как большое человеческое покрывало. Спиной прижимается к груди Питера, оба очень высокие, и музыка играет громко. Это мог бы быть Джон Колтрейн, Гейлу он нравится. Но сейчас он не слушает музыку. Он занят тем, что дурачится на пару с Питером, который уговаривает его бросить «всю эту чушь с гетеросексуальностью». — Это был неплохой этап в твоей жизни, Гейл, всем нам нужно время от времени экспериментировать. Но тебе уже достаточно лет. Пора завязывать с этими странностями. Повзрослей. Гейл позволяет обращаться с собой, как с куклой. Он немного пьян и вдрызг обкурен. Питер двигает его руками и пародирует голос, будто управляет огромной марионеткой. — О, идёт. Я стану геем. Ты такой красивый, Питер. Давай встречаться. Рэнди наблюдает. Он не так пьян и совсем не курил. Глаза у него не кажутся стеклянными, как у Гейла. Он никак не комментирует происходящее, потому что в голову не приходит ничего стоящего, а то, что приходит, лучше не произносить вслух. И Гейлу тоже следовало бы держать язык за зубами. Потому что когда он начинает говорить, то всё только усложняется, а комната, кажется, съёживается до микроскопического размера. — Минуточку, — вот что он говорит. — А если я стану геем, разве не с Рэнди я должен встречаться? Вот уж действительно, лучше бы молчал. Потому что когда он начинает говорить, то выдаёт вот такое нечто, произнесённое с совершенно невинным видом. Его забавляет, что Питер флиртует с ним, и он всегда готов поддержать шутку. Он обожает быть центром внимания, даже такого. — Даже думать забудь, — обижается Питер. — Этот говнюк — настоящий тиран. Всегда готов оттрахать тебя, но можешь и не мечтать о том, чтобы оттрахать его. В этом плане я более универсален. Гайл хохочет, сотрясаясь всем телом. Рэнди представляет, как Питер тоже весь вибрирует от контакта с телом Гейла, который всё не прекращает смеяться. — Серьезно, Рэнди? Всегда только ты? И мы не сможем меняться местами? — Нет, — Рэнди чувствует приступ иррациональной ревности. — Ты будешь представлять в процессе какую-нибудь бабу. Так что выкинь это из головы. Питер нарочито громко вздыхает: — Видишь? А я говорил, что он маленький тиран.

Позже, где-то часа в четыре утра, такси развозит их по домам. Во время всей поездки Гейл что-то мурлычет себе под нос. Это всё смесь марихуаны с алкоголем. — Никогда, Рэнди? — внезапно спрашивает он, когда такси подъезжает к его дому. — Ни одного разочка? Мне кажется, что это не очень справедливо, говоря гипотетически. — Говоря гипотетически, если ты когда-нибудь согласился бы сделать это со мной, Гейл, то был бы слишком занят, умоляя о большем, чтобы беспокоиться о прочих вещах. Он молится о том, чтобы это прозвучало как шутка, приятельская шутка. А не отчаянно, жалко, напряжённо и чересчур серьёзно, как — а в этом он уверен — это прозвучало. Он не знает, как отнестись к тому, что на следующий день Гейл позвонил ему и сообщил, что практически ничего не помнит о предыдущей ночи. — Я ведь не переспал с Питером? — Нет, но вот с его диваном у вас всё зашло несколько дальше простых разговоров. — А, теперь понятно, почему у меня так болит задница. Вот с Гейлом всегда так: тебе хочется его убить, а в следующую минуту — отвезти домой и запереть там, чтобы он принадлежал только тебе.

Договор

Однажды они заключили с Гейлом сделку, пока смотрели «Большую страну» по каналу киноклассики. Рэнди никогда особо не нравился Грегори Пек, хотя он признавал, что в этом фильме тот весьма красив, когда укрощает дикую лошадь. Мужественный и благородный. Но всё равно не его тип. Слишком смуглый и вообще... не его, в общем. — Не понимаю я вас, геев, — фыркнул Гейл. — Тебе не нравится Грегори Пек? Это же Грегори Пек, Рэнди!! Он … он даже мне нравится. — Ага. И ты переспал бы с Грегори Пеком? — Да раз плюнуть. Конечно. Видимо, они переборщили с косячками, и Рэнди плохо расслышал. Гейл сказал, что переспал бы с Грегори Пеком? Насколько он помнит, в последний раз, когда он видел Пека, тот был мужчиной, и если успел сменить пол, то кое-кого не мешало бы гнать взашей из «Variety», потому что Рэнди не пропускает ни одного номера, а ТАКОГО там точно не писали. — Да ну. Это неправда. Это не может быть правдой. — Да точно тебе говорю. Я бы с ним переспал. Для этого не нужно быть геем, вообще ничего не нужно. — Ничего? Гейл замотал головой, окутанный дымом марихуаны. — Нет, потому что он настоящая звезда. Так что это не считается. Всем это известно. Вот ты что, никогда не хотел переспать с какой-нибудь звездой? — Ты имеешь в виду женщину? — Да. — Даже не знаю. С Мадонной, наверное. — С кем-нибудь ещё? Немного подумав, он называет Джессику Ланж. — Она мне понравилась в «Кинг Конге». А то, что она творила на столе с мукой, было по-настоящему горячо. Это один из его любимейших фильмов, «Почтальон звонит дважды». Гейлу он тоже нравится. — А тебе больше нравится Джессика Ланж или Джек Николсон? — Мне не нравится Джек Николсон. После «Бэтмена» я его боюсь. А вот Джуд Лоу мне нравится. Пицца совсем засохла, но от травки у Гейла не на шутку разыгрался аппетит, так что он откусывает кусок с пеперони. А вот Рэнди пицца придаёт смелости. Идиотский, бессмысленный кураж, который заставляет его задавать дурацкие вопросы. Гипотетические. Безобидные. Вопросы-между-друзьями. — А ты скорее бы переспал со мной или с Грегори Пеком? — Грегори Пеку восемьдесят, Рэнди. — Но ты ведь сказал, что мог бы переспать с ним. — Это просто выражение такое. Рэнди чувствует, как голова идёт кругом, холодок поселяется в сердце. В голове голос Нелли отчётливо произносит: «Дерьмо». — А, — говорит Рэнди. — Понятно. Некоторое время они продолжают молча смотреть фильм. Девушка очень красива. Смуглая, с выразительными зелёными глазами. Рэнди требуется полтора часа, чтобы под конец фильма всё-таки вспомнить, где он её видел. В «Спартаке». Девчонка, которая не подозревала, что Кёрк Дуглас и Тони Кёртис геи. Действительно очень красивая — естественно, на вкус натурала. В комнате повисает напряжение, и в коробке больше нет пиццы. — Рэнди? — Что? — Если я решу переспать с парнем, то ты будешь первым в моём списке. Тишина, от которой, кажется, пар валом валит. — По рукам. В одно мгновение воздух разрежается; что-то, чему нет названия, начинает разрастаться, пускает корни в пол, оплетает их, притягивая друг к другу. У Гейла действительно огромные глаза, полные невысказанного смысла. Особенно это заметно, когда он вот так пристально смотрит. — А если ты решишь переспать с натуралом… — пауза, пауза, набрать воздуха в грудь, — я тоже буду первым в твоём списке? Новая пауза. — Обычно натуралы не спешат забраться ко мне в постель, Гейл. Даже не знаю, почему. Последняя мысль Гейла, перед тем, как он проваливается в сон, о том, что Рэнди неплохо бы смотрелся в «Большой стране», объезжая лошадь. Его веки отяжелевают, и он уже больше ни о чём не думает. Но у них был договор… А уговор, как известно, дороже денег.

Парень

В первый раз за три года съёмок у Рэнди официальный парень. И в первый раз за эти три года они с Гейлом рассорились. Точнее, не рассорились: ссоры, как таковой, не было, и Рэнди не понимал, почему Гейл вот уже целую неделю злится и старательно избегает его. Третий сезон. Брайану предстоит отсняться он-сам-не-знает-в-каком-количестве-серий без Джастина. Ни одного поцелуя. У Рэнди есть постоянный партнёр. Всё иначе. И это «иначе» совсем не по душе Гейлу.

— Ты на меня злишься? Рэнди всегда был очень проницателен. — Нет, — врёт. — Да ладно уже. Что происходит? Ничего. Глупости. Он злится. Он чувствует себя странно. Ничего. Сам не знает. Пожимает плечами. Он чувствует себя маленьким мальчиком. Маленьким мальчиком, с трудом противостоящим напору Рэнди, который настаивает, и настаивает, и настаивает, пока не добивается признания. — Да ничего особенного. Только вот… я слышал, что ты тогда сказал…

Они стояли группкой и болтали. Люди из съёмочной бригады, — может, даже парень Рэнди, приехавший повидать его. Они разговаривали о том о сём, а Гейл прогуливался неподалёку, разучивая сцену и слушая вполуха. Разговор сам собой перешёл на тему Брайана, и, когда прозвучало слово «Брайан», Гейл стал прислушиваться. Это вышло как-то рефлекторно. Рэнди распространялся на тему того, что всё это эмоциональный яд и бла-бла-бла. Ничего такого, чего Гейл не слышал бы раньше. А потом Рэнди сказал, что его никогда и ни за что не привлёк бы физически такой тип, как Брайан Кинни. Не в этой жизни.

— Ты обиделся, потому что мне не нравится Брайан Кинни? Но ты же знаешь, что он мне не нравится. Ты что, выпил? — Нет. Гейл чувствует себя полным придурком, но всё-таки продолжает: — Да, я знал, что он тебе не нравится. Но это не то же самое… ну, то, что он тебе не симпатичен, и то, что он тебя не привлекает в плане… ну, ты понял. До Рэнди начинает доходить. Медленно. Должно быть, между ними действительно установилось что-то вроде телепатической связи, потому что такие вот малоинформативные сообщения расшифровать под силу только ему.

— Ты злишься, — Рэнди смотрит на него, и в его взгляде явственно сквозит «недоумок», — потому что я сказал, что Брайан меня не привлекает в сексуальном плане?

Да. И нет. Он злится, потому что всё поменялось, и теперь у Рэнди есть парень, и по сюжету они больше не целуются, и почему-то они больше не целуются и вне съёмочной площадки, и Рэнди уже не уделяет ему прежнего внимания, и он скучает по их болтовне за поеданием пиццы. Он злится, потому что Брайан не привлекателен для Рэнди, а ведь Брайан — это он сам, разве нет?

— Ты не понимаешь. Брайан должен думать, что каждый мечтает запрыгнуть к нему в койку. И Джастин в первую очередь. От этого и вся его самоуверенность. И, знаешь ли, меня немного обескуражило знание того, что «этот чувак меня физически не привлекает, в жизни бы не лёг к нему в постель». Это звучит жалко. Это звучит настолько жалко, что Рэнди чувствует, как в нём закипает ярость. Вот сейчас он скажет Гейлу, что тот ведёт себя как маленький ребёнок, и пойдёт к своему парню. Так бы и поступил на его месте любой нормальный человек. К счастью, нормальным Рэнди никак не назовешь. Так что он начинает смеяться. Нервный неконтролируемый смешок. Рэнди слегка отпустил волосы. Они стали светлее. Красиво. — Джастин хочет спать с Брайаном. Этого тебе достаточно? Отчасти. Но не совсем. — Без разницы. — Плечи горбятся, как будто ему хочется провалиться сквозь землю. — Чушь всё это. Воцаряется немного неудобное молчание, но оно уже не столь неудобно, как напряжённость предыдущей недели. — Ты сердишься, потому что думаешь, что это я тебя считаю малопривлекательным? Внутри всё обрывается. — Нет, ты что! Наверное. Это ревность маленького ребёнка. Сначала у Рэнди появляется парень, а потом он заявляет, что и в самом кошмарном сне не может себе представить, что переспит с ним, ну, или с персонажем, которого он играет, или…а, ладно, не важно. Имеет ведь он право немного поистерить? Он ведь неуверенный в себе человек. Да и, в конце концов, вот он, если бы решил переспать с мужчиной, то, скорее всего, сделал бы это с Рэнди. Они же довольно близки… С кем же ещё? И разве это не должно быть взаимным? — Может быть, — признаётся. — И я не сержусь. Может, немного больно… Совсем чуть-чуть. — Не важно, — добавляет и вымученно улыбается. — Замяли. Уже прошло. Он не ожидал, что Рэнди обнимет его. Отросшие волосы щекочут ему лицо, но это не мешает. Рэнди шепчет ему: «Большой ребёнок» — и приговаривает: «Ты намного красивее Брайана». Гейл понимает, что его «позиции» всё так же прочны, и, как бы инфантильно и жалко это ни выглядело, он чувствует, что успокаивается. Дома его уже ждёт сценарий новой серии. Две недели спустя они репетируют сцену, в которой Джастин и Брайан снова целуются, и всё возвращается на круги своя. Всё опять нормально. По-хорошему, Гейла должно было бы удивить, что его понятие о «нормальности» жизни включает поцелуи с Рэнди, но, в конце концов, люди странные существа, а жизнь странная штука. И вообще…

Морган

— Скажи мне, что это неправда. Скажи мне, что это неправда! Вот из-за такой манеры кричать Гейл и считал на начальном этапе их знакомства, что в Рэнди есть что-то бабское. — Я думал, что тебе это и так известно. Я думал, это всем вокруг известно, и они ржут у меня за спиной. — Нет! Я этого не знал, а то бы ржал тебе прямо в лицо!! — А вот я думал, что тебе это известно, но ты из деликатности молчишь. — Плохо же ты меня знаешь Гейл Морган Харольд. Вот уже полчаса он издевается в таком духе. Гейл — уже само по себе достаточно женственно, но Морган!! Морган — это уж совсем женское имечко, будь оно неладно. И о чём только думали его родители? — Скажи мне правду. Твои родители хотели девочку и в детстве наряжали тебя в девчачьи платьица? — Мои родители — нет, а вот одна знакомая девчонка как-то захотела обрядить меня в свою юбку. Очень сложно распознать, когда Гейл шутит, а когда серьёзен, поэтому Рэнди на всякий случай сдерживает рвущийся наружу смех. — А ты? — А я отказался. Юбка была зелёной, что твоя трава, а зелёный меня совершенно убивает. Вот если бы она была оранжевой. Оранжевый мне весьма к лицу. Сама юбка была довольно симпатичной, но вот зелёный…

Гейл частенько отпускает комментарии по поводу своих бывших подружек. Его романы с этими девицами всегда быстротечны. Рэнди понимает, как ужасно думать о том, что это может быть хорошим сигналом, но не думать об этом не может. Все те голоса, которые строят воздушные замки у него в голове, становятся особенно навязчивыми, когда дело касается фантазий о Гейле.

Брешь

В каком-то интервью Хэл заявил, что «целовать парня — это всё равно что целовать свою собаку», и даже шесть месяцев спустя его всё ещё подкалывают по этому поводу. Особенно усердствует Питер, который говорит: раз Хэл утверждает, что целоваться с Гейлом или Робертом — всё равно что с Хэловым псом, то он настаивает на свидании с этой чудо-псиной, потому как с собственной собакой ничего подобного он, Питер, не испытывает. Хэл пытается объясниться — извиниться? — но самом деле никто особо и не обиделся, и шутка становится популярной, как могут становиться популярными такого рода шутки. Как раз перед съёмками очередной сцены, в который Джастин и Брайан целуются у стены, Рэнди объявляет, что это их миллионный поцелуй, а Гейл подкалывает его: — А я уж и со счёта сбился. В конечном счёте, это же всё равно что собаку поцеловать. Потом он показывает Рэнди язык, и Рэнди смеётся, стараясь убить в зародыше закипающую ярость. Всё равно что собаку? Во время первого дубля декорация отъезжает, открывая брешь, и становится ясно, что сцену они запороли; Гейл замирает, ещё не окончательно выйдя из образа, и в этот момент Рэнди, не думая о том, что делает, подходит к нему и целует. Целует именно так, как прописано в сценарии: страстно, требовательно, терзая губы. Значит, всё равно что собаку, твою мать!?

Фанат

Некоторые вещи перестаёшь делать, когда достигаешь определённого уровня известности. Так ты перестаёшь ходить в «Макдональдс», когда в организме вдруг появляется острая необходимость в дозе холестерола. Или перестаёшь выстаивать очереди на входе в клуб… да вообще перестаёшь стоять в очередях. Или, к примеру, забываешь, что такое походы в супермаркет в субботу утром. Рэнди не представляет, что они здесь делают, но если бы он спросил: «А что мы здесь делаем?» — то получил бы в ответ нечто гениальное типа: «Покупки», поэтому он помалкивает. Народа вокруг мало, да и в Торонто они могут наслаждаться относительной свободой, но время от времени, когда чей-нибудь взгляд задерживается на них более чем на две секунды, Рэнди испытывает приступы паранойи. Ведь никогда не знаешь, кто из них может оказаться психопатом. — Да ладно, не очкуй! — В отделе замороженных продуктов Гейл берёт восемь упаковок шпината. Для Рэнди остаётся загадкой, зачем ему столько. Самое оно отпустить шуточку на тему морячка Папайя, но холод заставляет его нервничать. — Никто не бросится на тебя с ножом в отделе полуфабрикатов. Ему легко говорить! Общение с этими фанатеющими психами у него выходит так же легко, как и прочие вещи. Он с безмятежным видом выслушивает их идиотские комментарии, улыбается, черкает автограф и спокойно уходит. — Всякое может случиться. Гейл берёт замороженные роллы, три кило какой-то жратвы для микроволновки и выдаёт нечто такое тупое, что так и хочется забить его этим мешком с полуфабрикатами до смерти: — То, что они к тебе испытывают… это ведь своего рода любовь. Понимаешь? Ничего страшного не происходит. Любовь!!? Заметно, что он не читал ни строчки из того, что ему шлют. Они же психи! Пси-хи! — Любовь?! Надуманное чувство к вымышленным персонажам, которые с реальными людьми ничего общего не имеют! Это отвратительно, мерзко и не содержит в себе ни грамма истинного чувства! Они больны, опасны для общества и жалки. И это странно. Это чертовски странно и нездорово. И, в первую очередь, это нереально! Уже привыкший к его сентенциям на тему как-ужасен-этот-мир Гейл не придаёт этим словам особого значения. Он нагибается к морозилке с пиццей и роется там, пока не находит одну без шампиньонов. Пицца отправляется в тележку, и они двигаются дальше. — Но для них это всё реально, — улыбается Гейл. — И да, это странно, отрицать не буду, но всё же это любовь, Рэнди. Ведь есть же странные разновидности любви. Согласен? И иногда необычная любовь не так уж плоха… Он говорит это, не вкладывая особого смысла в свои слова. Рэнди не знает, что ответить, а Гейл толкает тележку, приобнимает его за плечи и добавляет, что не стоит беспокоиться о ненормальных фанатах в супермаркете. — Если кто-нибудь бросится на тебя с ножом, я убью его пиццей. С тех пор, когда Рэнди думает о Гейле, первыми на ум приходят два слова. Странная любовь. Когда они выходят из супермаркета, у него крутит желудок, и это не от голода. Или нет, не желудок, чуть выше. Где-то в районе сердца. Временами ему кажется, что он научился справляться с этим. «Я? — нравится ему говорить самому себе. — Втюрился в Гейла?! Окститесь!» А вот сейчас они грузят сумки с покупками в багажник, а ему хочется разрыдаться как школьнице.

Запах

Частенько происходит так, что вокруг суетятся люди, а им приходится ждать. Они лежат полуголые или совсем обнажённые в кровати Брайана Кинни, прикрывшись атласной простынёй. Им приходится ждать, потому что юпитер разбился или осветителям нужно иначе построить свет, или ещё что-нибудь. В такие моменты они никогда не разговаривают о персонажах. Иногда они вообще ни о чём не говорят, чтобы не сбиться с настроя, не растратить энергию необходимую для сцены. Или обсуждают оную, если есть какие-то неясности. В этот раз, когда режиссёр говорит: «Прервёмся на пару минут, надо поменять ракурс», Рэнди лежит очень тихо. Лежит так, как его уложили: одна рука на Гейле, одна нога меж его ног. — Я прочёл книгу, которую ты мне дал, — говорит Гейл, разглядывая фальшпотолок. — И? — Хорошая, но картинок нет. На площадке шумно, хотя терпимо. Когда они снимают постельные сцены, то люди стараются не шуметь понапрасну. И они очень им за это благодарны. — Чем у тебя волосы пахнут? — вдруг спрашивает Гейл. — Не знаю. Шампунем? — Приятный запах. Он с шумом втягивает носом воздух и удовлетворённо вздыхает. Добавляет: «Мне нравится», и Рэнди думает об Опре Уинфри, огромных сиськах и прочих вещах, которые могут помочь исчезнуть этому неожиданному напряжению в паху, прежде чем прозвучит команда «мотор!» и нужно будет двигаться. Он надеется, что Гейл ничего не заметил, а так как для этого у того должна была пропасть всякая чувствительность ниже пояса, то очевидно, что он спалился. Вот только Гейл ничего не говорит и просто продолжает пялиться в потолок, думая о чём-то своём. И поди-ка узнай, о чём. — Тебе когда-нибудь говорили, что ты жаркая штучка, Морган? На это ублюдок отвечает ехидным смешком: — Ты даже представить себе не можешь, сколько раз. В четвёртом сезоне Рэнди подстригается. У него есть парень, которого он очень любит, который гей, который идеален и который ему подходит. Он должен сконцентрироваться на этом и бросить все прочие глупости. Он — не Джастин, Гейл — не Брайан, и у них обоих слишком много таланта, чтобы растрачивать его, снимаясь в телесериале, вместо того чтобы заняться чем-то действительно стоящим в Нью-Йорке.

Сопротивляйся

Гейл никогда ничего не рассказывал о своей татуировке. Она небольшая, едва ли больше пяти сантиметров. Между пальцами левой руки. Как раз там, на среднем пальце, чернила, которые забили ему под кожу, гласят: «Сопротивляйся». — Было больно? Он задал этот вопрос из чистого любопытства. Необычное место, практически нет жирового слоя, и кожа чрезвычайно чувствительна. Гейл отмахивается: «Немного», а Рэнди хочется спросить, зачем он её сделал, как выбирал и чему он сопротивляется. Какое таинственное воздействие она оказывает на него, и что произойдёт, если он сдастся и уступит? Нелли нашёптывает, что такого рода татуировку мог бы сделать гомосексуалист «в шкафу», но что она в этом смыслит? Гейл слишком честен, чтобы быть гомосексуалистом «в шкафу». В первом сезоне Джастин сделал себе пирсинг ради Брайана, и Рэнди пережил момент паники, когда прочитал об этом в сценарии. Это потом ему объяснили, что не придётся прокалывать сосок взаправду. Они просто использовали клипсу. Так что боли не было вообще, ни сильной, ни слабой. Это не было реальным. От Гейла веет мужественностью и спокойствием, в нём всё реально, а иногда опасно. Почему? Рэнди этого не знает. Иногда он скучает по длинным волосам. Но сейчас дела обстоят именно так. Так, как и должно быть. Так и будет, пока не изменится…

Грипп

За два дня до окончания съёмок — четвёртый сезон — Гейл вдруг чувствует, что у него свербит в носу. Два часа спустя начинает болеть горло. Вечером боль забирается в совсем уж странное место — за ушами. На следующий день он уже снимается с температурой. Когда приходит домой, то прямо в ботинках и под завязку накачанный анальгетиками падает на кровать, а просыпается три часа спустя. В бреду. На полу. Врач прописывает ему полный покой, побольше жидкости и дурацких телепрограмм, пока не сможет самостоятельно держаться на ногах, не шатаясь из стороны в сторону. Ну, ладно, про дурацкие телепрограммы он сам придумал.

— Бля, хреново выглядишь! — Спасибо. Это звучит как «папибо», и голос вообще раздаётся глухо как из бочки.

— Я и не подозревал, что тебе настолько хреново. — Угу. У него забит нос, руки двумя свинцовыми плетями висят по бокам и тянут к полу. Он стоит, тяжело привалившись к косяку. Фигура Рэнди видится размытой и зыбкой. — У меня грипп, — жалуется Гейл. — Думаю, это неизлечимая форма. — Ты уверен, что не гей? А то хнычешь, как какая-нибудь «королева». Рэнди затаскивает его в комнату и заставляет лечь в кровать. Лечь… Гейл снопом валится на несвежие простыни и сворачивается немыслимым эмбрионом. Рэнди заказывает еду из супермаркета, выжимает целую гору апельсинов и заставляет сразу же выпить сок, пока в нём сохранились все витамины. — Уверен, что ты не моя мамочка? Ведёшь себя в точности как она. Пропуская этот комментарий мимо ушей, Рэнди помогает ему избавиться от ботинок, деликатно информирует, что «ты воняешь, так что марш в душ», даже перестилает простыни и следит, чтобы Гейл лёг в кровать. Рядом стоит телефон, коробка салфеток «Kleenex» и три литра воды в пластиковых бутылках. — Теперь, когда я уверен, что ты выживешь, я пошёл. — Нет, нет. Останься. Рэнди хотел быстренько собрать вещи и сесть на первый же рейс до Нью-Йорка. Домой, туда, где его ждёт любимый. Сейчас, когда работа закончена, в Торонто его ничто не держит. Только вконец осипший Гейл и его огромные глаза, которые молят: «Останься». — Мы можем посмотреть какой-нибудь фильм, — произносит Гейл, и Рэнди готов поклясться, что он по-детски надувает губы. — Я тебе дам выбрать. — Вот ещё, тебе нельзя смотреть телевизор. — И можем пиццу заказать. — И думать забудь. Ты не можешь есть этот мусор, пока болен. Ты хоть знаешь, сколько там токсинов?

Час спустя они валяются на кровати и смотрят телик, на полу валяется картонка с недоеденным куском пиццы. Самое смешное, Рэнди всегда умел говорить «нет». Нет, правда! На самом деле, список людей, которым он не может отказать, включает всего одно имя из четырёх букв. Через два часа ему звонят из Нью-Йорка, и его парень говорит: «Всё нормально», когда Рэнди сообщает, что сегодня точно вылететь не сможет и будет завтра. В конце разговора он говорит: «Я тоже тебя люблю» — и вешает трубку.

Грипп & пицца

Они теряют счёт времени. На кухне, которой Гейл практически не пользуется, всё сильнее пахнет апельсиновыми корками, а в мойке громоздятся стаканы. Четыре часа спустя Рэнди заказывает суши, и они болтают об имбире и Токио. Гейл заявляет, что ему нравятся «Трудности перевода». — Тебе нравится Скарлетт Йохансон? — Мне нравится София Коппола. — Вот чудак. Ты бы переспал с Софией Копполой? — Я не говорил, что переспал бы с… — он задумывается и вытаскивает ногу из-под одеяла, чтобы немного охладить жар, — возможно, я бы это и сделал. А может, мне вообще её отец нравится, и я с ним хочу переспать, ну, заодно и с ней. Ты как думаешь? Всё кончается тем, что они смотрят «Крёстного отца». Рэнди анализирует сценарий, точную игру актёров, мастерскую работу оператора, композитора и осветителей. Гейлу нравятся словесные пикировки и напыщенные реплики Аль Пачино и Брандо. Они настолько разные, что если бы были песнями, то звучали бы на разных языках. В четыре утра Гейл объявляет, что у него устали глаза и он хочет на минутку прикрыть их, «но только на минутку!». А Рэнди замечает, что ему уже пора, и у него сердце выпрыгивает из груди, когда он чувствует на своей рука цепкие пальцы Гейла, который тянет его к себе и, не отрывая головы от подушки, бормочет: «Останься». Ему никогда не нравились такие мужчины, такие в чём-то мужланистые парни, но вот этот конкретный мужчина заставляет его смешаться так, что дыхание перехватывает. — Ты хочешь, чтобы я остался спать здесь? — М-м-м, на немножко. Рэнди решает, что «на немножко» — это ещё ничего. Они же близкие друзья. Скорее всего, Гейл всем своим близким друзьям предлагает заночевать у себя. Если бы была хоть малейшая опасность того, что что-то может произойти — у него же есть парень, — то он бы ни за что не согласился, но Гейл же натурал. Так что может случиться? В комнате спёртый воздух, как в любом помещение, в котором провели взаперти целый день, но от Гейла приятно пахнет. Собой. Что-то безобидное и в то же время запретное. Кровать огромна, и ничего не произойдёт, если он прикорнёт на часок. — Разбуди меня, если соберёшься наблевать на покрывало. — Ага.

Минуту спустя справа уже раздаётся мерное посапывание, и Рэнди решает, что это слишком убого: вот так лежать, пялиться на Гейла и пытаться на глазок определить длину его ресниц. Затем он сам проваливается в двухчасовой сон. Точнее, это ему кажется, что он проспал пару часов, на самом деле речь идёт о двенадцати часах десяти минутах, последние пять из которых он уже бодрствует, но остаётся в кровати, размышляя над тем, как бы вытащить руку и не разбудить Гейла. И вообще, как его рука оказалась под Гейлом? Может, пока он спит, его тело контролирует Нелли?

И ещё больше гриппа

За последние семь лет он не спал более семи часов в сутки. Часы показывают четыре дня, и в авиакомпании ему сообщают, что в Нью-Йорк он сможет вылететь только завтра утром, так как на более ранние рейсы мест нет. — Спасибо. Немного дезориентированный, Рэнди вешает трубку. Ему надо домой, в душ. Чемоданы ещё не собраны. Ещё нужно переделать столько дел, и гриппозная квартира Гейла вдруг начинает казаться убежищем от всех этих проблем. Оазис, продукт галлюцинации, бункер, в котором можно спрятаться от реальности, где от него ничего не ожидают и ничего не требуют, ну, кроме как быть рядом и время от времени выжимать апельсины. — Как ты себя чувствуешь? — У меня уже практически не болит кожа. — Гейл вынимает соринки из уголков глаз и промаргивается. — Но всё ещё болят волосы. — Возможно, причина в том, что ты подстригся а-ля Бен Стиллер в «Кое-что о Мэри». Гейл улыбается — улыбка удовлетворённая № 3, они все у Рэнди уже давно каталогизированы — и интересуется, останется ли он на завтрак. — Да уже ужинать пора. — Ну так оставайся ужинать. Он не может остаться поужинать. Уже чёрт знает как поздно. Как он может остаться? Кажется, что он и так провёл в квартире Гейла миллион лет. Он человек ответственный, и его жизнь — это вовсе не пижамная вечеринка. А самое главное — и это он ясно даст понять Гейлу!! — нет, нет и нет, они больше не будут заказывать пиццу! — Закажем что-нибудь тайское. Лицо Гейла озаряется глупой улыбкой. — Идёт!

Грипп & тайская кухня

Миллион часов и две серии «Крёстного отца» спустя, с желудком, полным тайского цыплёнка, Рэнди спрашивает сам себя, а не должен ли он чуть сильнее скучать по своему парню и почему он не в состоянии встать с кровати? И вот они уже лежат на животах и досматривают повтор «Бухты Доусона». Гейлу сериал понравился… Дальше падать просто некуда. — У тебя вкусы, как у пятнадцатилетней девчонки. Готов спорить, что даже если бы ты не снимался в нашем сериале, он бы тебе тоже понравился. Боже! Уверен, ты бы и комментарии в сети оставлял.

Он бы точно написал какой-нибудь фанфик и считал бы любовь между Джастином и Брайаном настоящим чудом, а не тем, чем она является на самом деле: нездоровой связью, замешанной на взаимопаразитизме двух людей, у которых серьёзные проблемы с эмоциональной созависимостью. Он так и говорит Гейлу за час до рассвета, лёжа в его кровати, и, хотя прошло уже четыре года со дня их знакомства, Гейлу снова удаётся его удивить, потому что он просто соглашается и отвечает, что да, ему бы сериал понравился, даже если бы он не снимался в нём. — Я так думаю. Не знаю. Но это точно история любви. Как… как тот фильм с Одри Хепберн. Ну, ты знаешь… Тот, про писателя. — Чего общего может быть у «Завтрака…» с нашим сериалом? — Много чего. Она живёт с безымянным котом, к которому не хочет привязываться. Ты помнишь? Как Брайан. Рэнди протестующе вскидывает ладонь: «У Брайана нет кошки!» — но Гейл слишком погружён в объяснение своего видения, так что протеста не замечает и продолжает странноватое сравнение классики мирового кинематографа с «Queer as Folk». — Это то, о чём в конце говорит тот парень, ну, он потом ещё в «Команде А» снимался. — Джордж Пеппард. — Он самый. Так вот, он же в конце той девчонке говорит, что она хочет быть свободной и дикой, но на деле вся эта свобода и нежелание брать на себя обязательства — это клетка, в которой она сама себя заперла, — из-за гриппа, а, может, потому что час уже поздний и он устал, голос Гейла звучит сонно и расслабленно. — Она боится, что кто-то может владеть ею, но ею как раз и владеет этот самый страх. Совсем как Брайан. И вот появляется Джастин и спасает его. Своей любовью. Вот что происходит. И вот почему они всегда будут вместе. — Брайан и Джастин? — Брайан и Джастин. Я так считаю. Это чушь несусветная. Это самый глупый и жалкий романтический бред, который он только слышал в своей жизни. Из-за какого-то смутного чувства у него сжимается сердце. Сам не понимая, что делает, Рэнди пристально смотрит на Гейла. Небритого, с синяками под глазами, неряшливо одетого, с растрепанными волосами, с гриппозным лицом, такого невероятно красивого. В свои годы продолжающего верить в сказки про фей. В каком-то смысле он намного моложе Рэнди. И уж точно на миллионы лет моложе Брайана Кинни. Рука Рэнди сама тянется в каком-то рефлекторном движении, чтобы погладить Гейла по волосам — такие шелковистые, — и всё тот же рефлекс толкает его и заставляет поцеловать Гейла в губы, так, как он делал уже сотни раз. Дружба, ничего больше. Поцелуй, который накрывает их, длится, и вот уже исчез. Поцелуй, который приглашает говорить вполголоса. Признаться в том, в чём ты бы никогда не признался. — Иногда мне кажется, что ты немного туго соображаешь, Гейл. Гейл прислоняется к его лбу своим. Жест, который принадлежит Брайану. Что-то, что он всё-таки перенял от персонажа. — Пожалуй, есть немного. Тот факт, что он не противоречит, настолько недостоин Брайана Кинни, что Рэнди просто вынужден выманить у него ещё один дружеский поцелуй. Соприкосновение губ, ничего более, нежное касание, которое затягивается дольше обычного лишь потому, что уже поздно и они так уязвимы. И всё ещё длится лишь потому, что они актёры, а ведь всем известно, что актёры чуть больше остальных любят прикосновения и для них важен физический контакт. Рэнди приоткрывает губы и ощущает дыхание Гейла, а ещё, возможно, немного влаги, чуть-чуть языка. Но ведь они не целуются. Нет? И вот ведь что происходит: они столько лет уже целуются с языками, нацепив личину своих персонажей, и благодаря Джастину и Брайану они уже привыкли к такой близости. Но этой ночью они не Брайан и Джастин, и Рэнди вдруг остро осознаёт это, потому что Брайан никогда бы не издал такого звука, слабого стона, зарождающегося где-то в горле, когда их языки встречаются. Нет. Брайан никогда бы не позволил целовать себя вот так, податливый, словно масло, нежный и неторопливый, принадлежащий только ему. Так естественно, так глубоко и обожемойяцелуюгейла…

Грипп & поцелуи

Осознание происходящего как перламутр выкристаллизовывается в его сознании. Он целует Гейла. Эти губы, которые смыкаются на его языке, посасывая его, втягивая в рот — это всё Гейл Харольд, его коллега, его друг, его маленькая гетеросексуальная фантазия. Этот поцелуй, который вынимает из него душу, согревает — должно быть, это жар — и обжигает в местах, где температура не должна бы ощущаться. Здравомыслящий человек, каким и является Рэнди в ситуациях, не связанных с Гейлом и его поцелуями, остановился бы в тот самый миг. Он бы подумал о дружбе, которую не стоит разрушать, о неправильных решениях, которые принимаются в моменты, когда ты не способен мыслить чётко. Он бы подумал о Гейле, которому нравится София Коппола, и о себе, которого ждут в Нью-Йорке. И остановился бы. Но Рэнди поразил вирус намного более опасный, чем вирус гриппа, и четыре года — слишком долгий срок, особенно когда компенсация за ожидание такова. Четыре года сопротивления, размышлений и воздержания. Намного легче сдаться, отвечать и целовать. Десять секунд он целует Гейла и чувствует, как у него вскипает кровь. Остановись! Сверхчеловеческое усилие. Делает вдох. Задыхается. Облизывает губы и ждёт. Тик-так. Когда между ними скапливается достаточно энергии, он подаётся вперёд, чтобы поцеловать, но, прежде чем Гейл успевает ответить, отодвигается, слышит едва уловимый протест и целует вновь. Целует так, как не целовал никого в своей жизни. Бам. Бэнг. Уоу!!

queer eye for the straight guy*

Длится это недолго. Минуты. Меньше десяти. По крайней мере, в реальном времяисчислении это длилось именно столько. В других измерениях, более гибких и вязких, как хлопок, то, что происходит между ними, длится всю ночь и ещё одну неделю. В их поцелуях есть момент узнавания, такой нетипичный для обычного первого раза. А затем, после всей этой «знакомости», их настигает поток новизны. Звуки, которые издаёт Гейл, то, как Рэнди подаётся вперёд, легонько поводит бёдрами по кругу, создавая совсем лёгкое трение. Не чрезмерное. Не такое, которое бы могло отпугнуть, но достаточное, чтобы заставить желать большего. От контраста между новым и уже изведанным кружит голову, и Рэнди старается воскресить в памяти какой-нибудь момент за последние четыре года — да какое там, за всю жизнь, — когда бы он так себя чувствовал. Чувствовал себя так «на своём месте», целуя кого-то. Вначале они почти не двигаются, время от времени приоткрывая глаза. Неторопливо, размеренно, как будто заключили секретный пакт, гласящий: «У нас ещё вся ночь впереди, так что сделаем это не спеша». Когда Гейл стонет и чуть шире приоткрывает рот, то Рэнди хочется покрыть поцелуями всё его тело. Осторожно, так что и простыня не шелохнулась, он опускает руку всё ниже — манёвр, с помощь которого он старается освободить немного пространства между их телами и просунуть руку в штаны. Какая-то часть его мозга смотрит на ситуацию как бы со стороны и думает: «Это не может продлиться долго» — настаивает: «Он может попросить тебя остановиться в любой момент». Рэнди просовывает язык как можно дальше, и его буквально трясёт от желания начать действовать активнее, но он понимает, что это может всё разрушить. Поэтому он медленно, так медленно, как только может, и ещё медленнее оттягивает пояс штанов Гейла, и его рука скользит внутрь. Потому что пусть это и будет единственный раз в его жизни, но ему необходимо коснуться его. С губ срывается стон.

Гейл не носит трусов. Возможно, потому что он уже два дня не вылезает из пижамы, но всё равно, то, что он их не носит, означает, что он, Рэнди, прямо сейчас касается голой кожи, тогда как ожидал прикоснуться к ткани, и к этому он явно не готов. Твёрдо и жарко… и эрекция… Гейла… у него под пальцами. Он не был готов. Возможно, он прямо сейчас кончит или расплачется. Всё может случиться. Это ночь чудес, панов, фей и гетеросексуалов, которые целуются как последний раз в жизни. Чувственно потягиваясь, Гейл прижимается к нему, толкается в руку и углубляет поцелуй. Женщины не могут быть слабым полом, если с ними обращаются подобным образом, и они выживают.

У него стоит. Рэнди много раз прежде видел Гейла голым. Он к нему прикасался, он его целовал. Но он никогда не ласкал его вот так, всей ладонью, никогда не прикусывал кончик языка, чтобы подавить крик, никогда не дрочил ему, обдумывая, что хочет с ним сделать, сколько раз и в каких позах.

Рэнди часто спрашивают, не жалеет ли он, что подстригся так коротко. Он всегда отвечает, что нет, а вот сейчас, когда распластавшийся под ним Гейл отвечает на поцелуи, положив руку на его затылок, он мечтает, чтобы волосы у него были чуть длиннее: тогда можно было бы почувствовать, как Гейл тянет за них. Агрессивно и чувственно. Ему так этого хочется в тот момент, что он даже начинает немного злиться. Слегка отстраняется, чтобы набрать воздуха в грудь, не переставая двигать рукой. На шее Гейла блестят капельки пота, и Рэнди нестерпимо жаждет слизать их все до одной. — Хочу, чтобы ты кончил. — Давай. Но этому было не суждено случиться. В Торонто поздно, а в Нью-Йорке — нет. Телефон прозвонил несколько раз, прежде чем они услышали. И ещё много раз, прежде чем Рэнди понимает, кто это может быть. — Дерьмо. Он извлекает руку, так, будто она была погружена в кислоту. Отвечает на звонок уже из коридора, и он отвратителен сам себе, когда лжет и говорит: «Я заснул». И его начинает мутить, когда слышит «Я тебя люблю» на другом конце провода и понимает, что волшебство разрушено. — Я тебя тоже.

Он возвратился домой первым же самолётом. Он предпочитает не думать о том, что могло бы произойти, если бы по возвращении в комнату не обнаружил, что Гейл ушёл в ванную комнату и принимает душ. Он избегал его взгляда и ответил своим обычным «валяй», когда Рэнди сообщил, что ему пора. Нет, лучше просто не думать об этом. Следующие шесть недель они не увидятся. Этого времени с лихвой хватит, чтобы научиться не думать об этом снова и снова, не думать об этом днём и ночью. (Под хлопковой тканью Гейл был твёрдым и податливым, монолит, припорошенный мукОй. Когда его целуешь, он немного выгибает спину, и пах вжимается в пах). Да, если Рэнди и думал о чём-то в эти шесть недель, то, вполне возможно, именно об этом.

*«Что вижу — о том и пою». Потому что дословно выражение «Queer Eye for the Straight Guy» именно так и переводится. Никому не пришла в голову мысль заглянуть в словарь и узнать, что «queer» в английском языке — синоним слова «гей», а «straight» — это «натурал». Вот и получается, что популярное реалити-шоу, которое не первый год транслирует телеканал «Bravo», на самом деле называется «Натурал глазами геев».

Добавлено спустя 2 минуты 29 секунд:

Типа привет…

Идёт последний год съёмок. Когда актёры возвращаются в Торонто, то всё иначе. Рэнди ни за какие коврижки не согласился бы сняться ещё в одном сезоне, но иногда на него накатывают тоска и меланхолия, и он начинает заранее прощаться с вещами, по которым, как ему казалось раньше, он никогда не будет скучать. Они всегда стараются как-то отметить начало нового года съёмок. Барбекю в доме Скотта, пикник за городом, что-то в таком духе. Поцелуи, объятия, приветственные возгласы, рассказы о том, кто как отдыхал, и всё такое. Рэнди бы с бОльшим удовольствием выковырял ложкой собственное сердце, лишь бы не проходить через всё это снова, но его отсутствие было бы слишком странным. Так что он пошёл. Здоровается, пытается не замечать гирю в желудке, украдкой поглядывает по сторонам, время от времени нервно подносит руку к чуть отросшим волосам. Обнимает, целует, приветствует и не старается изо всех сил не спрашивать, где же Гейл. А когда он видит его, то всё, что он планировал — быть более целеустремлённым, быть успешным, ставить только на плодотворные отношения, закончить с самобичеванием, — потихоньку идёт к чертям собачьим. Он отрастил бородку, он кажется выше и чуть стройнее. Гейл открыто улыбается, и его взгляд говорит: «Прости». Его взгляд говорит: «Ты мой лучший друг» и «Мне жаль». На самом деле ему не в чем себя винить. Это не он выступил инициатором того поцелуя, это не он ответил на телефонный звонок своего парня, это не он, запаниковав, выбежал из комнаты. Но он всё равно говорит: «Мне жаль», потому что ему действительно жаль, потому что это было ошибкой, потому что он гетеросексуал, потому что это невозможно изменить. Да, он говорит: «Мне жаль» — потому что сожалеет. Потому что Гейл, как всегда, предельно честен. — Нет, — по правде, Рэнди испытывает настоящее облегчение. По крайней мере, Гейл не собирается избегать его на протяжении нескольких месяцев. По крайней мере, хочет продолжать быть его другом. — Это мне жаль. Гейл засовывает руки в карманы и говорит: «Я скучал по тебе». С этой своей обескураживающей прямотой. — Иди сюда, — добавляет. И нет сил противиться этому приглашению. Гейл заключает его в сокрушительные объятия и говорит громко и отчётливо: «Я хочу, чтобы мы были друзьями». Это хорошее объятие, образцово-показательное, можно сказать, и Рэнди рад ему, потому что ему правда нравится быть другом такого человека. Такого неосознанно-отзывчивого, такого непоказушно-умного, такого ненарочито-прикольного. Такого высокого, такого мужественного, такого сладкого. Такого сказочногейлового. Он сможет жить и быть счастливым, будучи его другом, всего лишь другом… ничего более, но и не менее. Он сможет, и Рэнди готов из кожи выпрыгнуть, но добиться, чтобы так оно и было.

Жар

Гейл тоже готов попытаться. Правда. Сделать, чтобы так оно и было. А вот к чему он не готов, так это разрушить одни из лучших профессиональных отношений, какие у него только складывались. Сниматься с Рэнди, даже когда тот находится не в лучшей форме, — это всё равно что заряжаться от аккумулятора. Он сумеет потянуть за каждую актёрскую струнку, он, как никто другой, чувствует сцену. И Гейл не готов разрушить всё это, так же как и похерить их дружбу. У Рэнди есть парень, а то, что произошло между ними, это всё грипп, жар и результат четырёхлетней имитации гейского секса. То, что произошло между ними, смахивает на сцену из жизни Брайана и Джастина, в них обоих взыграли персонажи. Всё-таки нужно уметь держать дистанцию. Вышло так, что он оставил щёлочку, и его друг получил доступ к той части, которая обычно закрыта для посторонних, даже для тех посторонних, которые очень близки. И той ночью коды доступа были взломаны. Получилось так, что Рэнди позвонили, и всё закончилось. Произошло то, что они слишком заигрались, увлеклись сценой: как когда ты знаешь весь диалог и знаешь, что до конца сцены осталось три реплики, а потом можно замолчать, ведь эпизод отснят, остальное всё равно обрежут, но ты не можешь и продолжаешь говорить, потому что энергетика персонажа заставляет тебя забыть о существовании камеры. Вот что произошло. В общих чертах. Более четырёх лет Гейл был Брайаном для Джастина. Он позволил Рэнди заглянуть в личные покои своей души, он вывернул перед ним карманы, где прятал всю свою уязвимость. И, оказавшись внутри, Рэнди мог бы всё разрушить, если бы только захотел. Но он этого не сделал. Он принял право доступа как величайшую привилегию. И именно поэтому Гейл не хочет всё похерить.

Кино

Они не разговаривают об этом, но и не делают вид, что ничего не произошло. Мысленно Рэнди называет произошедшее «Грипп» — и всё. Но это постоянно витает в воздухе, никуда не девается. Так, Гейл приветствует его утром: «Хей», но это звучит как «Хей, у нас всё ещё всё в порядке?». Это ощущается в интонациях Рэнди, когда во время очередного радиоинтервью его спрашивают — как всегда — о чем-то на тему Гейла, а он отвечает — как всегда, — что «да, Гейл — это просто… фантастика». Что-то витает в воздухе, едва уловимое. Существует. В паузах, в том, что не договаривается. — Эй, слухай сюды! Голова Гейла торчит в окошке трейлера. Солнечные очки. Шкодливое выражение лица, сложно определить. — «Слухай сюды» отсутствует в словаре, Гейл. Чуть сощуренные глаза за стёклами очков. Этого не видно, но всё равно видно. — Чем занимаешься? — интересуется. — Снимаюсь в гейском многосерийнике. А ты? — Я спрашиваю про данный конкретный момент. Он перечитывает свои сцены, так что поднимает сценарий и демонстрирует Гейлу. Сейчас в промежутках между съёмками он вообще читает много сценариев. Особенно театральных. Нужно задумываться, чем заниматься дальше. Предполагалось, что сейчас Гейл должен был сниматься с Хэлом, но, похоже, вышла какая-то заминка, так что у него выдалось свободное утро. — Не хочешь в кино сходить? Полдесятого утра. В кино? Он что, шутит? — Куда-куда? — В кино. Это как DVD, — поясняет, — только кругом много людей. И обычно пахнет немного странно. Особенно на порно-сеансах. Рэнди мямлит: «Я знаю, что такое кино» — и пытается сосредоточиться на диалогах, которые нужно выучить, но ловит себя на том, что спрашивает Гейла, а есть ли сеансы в такое время. Гейл заверяет, что да, есть утренние сеансы. Видимо, ему не особенно важно, на какой фильм идти, а важен сам факт похода в кино. — Я уже лет пять в кино не был и хочу сходить. Рэнди пытается возражать, напомнив о многочисленных премьерах, которые им приходится посещать, но это не «пойти в кино» в понимании Гейла, потому что нет попкорна. Ещё один пример его оригинальной логики, которая ни в какие ворота не лезет, ибо аргументация слишком сюрреалистична, под каким углом ни смотри. Для такого типа мышления следовало бы придумать отдельное название. Гейлизм, к примеру.

Попкорн

В первом сезоне Брайан отправляется в кинотеатр. Он берёт с собой Майки, они садятся на галёрке и раскуривают косячок, предаваясь воспоминаниям о безвозвратно ушедшей юности. Это был один из старомодных киноТеатров, больше похожих на обычный Театр и не имеющий ничего общего с современным мультиплексом, в который они входят в без четверти десять утра в пятницу. Кроме них в фойе никого нет. Они роются в рекламных буклетах, чтобы выбрать что-нибудь, что бы пришлось по вкусу им обоим, и, наконец, сходятся на Вуди Аллене, потому что оба считают, что Аллен, выражаясь языком Гейла, «это Аллен, и точка». Затем, и не без некоторого сопротивления со стороны Рэнди, они идут к автомату с попкорном. Их обслуживает девушка с унылым выражением лица, которое мгновенно меняется на «не может быть…», а потом и на «о, Боже мой!», стоит ей их узнать. Она ничего не говорит, не просит автограф, и у неё даже почти не дрожат руки, когда она протягивает попкорн. Рэнди заказывает воду, Гейл — большую колу. Девушка умудряется выполнить заказ так, что у неё ничего не просыпается и не течет, ну, разве что слюнки, когда она касается руки Гейла, передавая сдачу. — Спасибо, — выдыхает в экстазе. Когда Гейл отвечает: «Вам спасибо», она снова вздыхает, приходя в ещё более экстатическое состояние. Перед тем как войти в зал, Гейл посылает ей на прощание один из своих пламенных взглядов. Если бы Рэнди попросили как-то обозначить его, то он, скорее всего, выбрал бы что-то вроде «Вынужденный флирт». Когда он заявляет, что Гейл неисправим, тот лишь нацепляет маску святой невинности и говорит, что девушка ему показалась довольно миленькой. Тоже мне новость! Они все ему кажутся миленькими. В этом-то и проблема проблема. Достаточно лишь быть смазливой и обладать парой сисек, чтобы иметь намного больше шансов переспать с ним, чем есть у того, к примеру, с кем они так духовно близки, с кем они столько пережили вместе, с тем, кто должен сейчас же прекратить думать об этой ерунде! — Возможно, — рассуждает Рэнди пока крутят рекламу, — когда она придёт домой, тот тут же бросится писать на своей веб-страничке, что видела нас, видела, как мы отправились в туалет трахаться. — Гейл начинает хихикать, а Рэнди продолжает: — Или что ты с ней пошёл трахаться, или… О ужас! Это был я! — Гейл смеётся. Он сидит так близко, потягивает колу и ест попкорн. — Уверен, она напишет: «ОМГ!!! Гейл такой красавчик!!!» — и кучу восторженных смайлов, или: «ОМГ!!! Вот бы Рэнди не был геем!!» — и ещё больше восхищённых смайлов. Они, знаешь ли, очень любят наставить их побольше. После рекламы пускают трейлеры. Пальцы Рэнди и Гейла соприкасаются в ведре с попкорном. — Ей лет семнадцать на вид? — спрашивает Гейл, смотря на экран и всё ещё думая о той девушке. — Скажи мне, Харрисон, ты был такой же ехидной, когда тебе было семнадцать? Рэнди пихает его локтём под рёбра. Гейл наигранно ойкает, и в этом «ой» есть намного больше от Брайана, чем от него самого. — Мне никогда не было семнадцать, Морган. Никогда. В особенности, когда ему исполнилось семнадцать, и он знал, что не такой как все, и догадывался, что так будет всегда. Он всегда слишком трезво мыслил, юноша с рано повзрослевшим сердцем, другой. Гейл играл в университетской футбольной команде и имел вид человека, пережившего юность практически невредимым. Ну, разве что не миновав стандартного набора потерь.

— Кого бы ты мог убить за роль в фильме Вуди Аллена, Рэнди? Они в молчании покидают кинотеатр. Девушка так пристально смотрит на них, что, кажется, вот-вот просверлит взглядом дырку в затылке. Конечно же, она обзвонила всех друзей, пока шёл фильм. И она действительно довольно миловидная. На улице, на полупустой парковке, жаркий полдень предстаёт во всём своём великолепии. — Ну… я бы убил свою мать, продавщицу попкорна и тебя. Тебя — в первую очередь. Гейл замирает на несколько секунд, обдумывая услышанное. Затем пихает Рэнди, будто им по тринадцать или семнадцать лет и они в школьной футбольной команде. Он заламывает ему руку, без видимого усилия прогибает назад и зажимает рот рукой, шепча на ухо: «Если я убью тебя первым, блондинчик, то нет». Рэнди протестующее мычит и пытается не заржать.

Хоть ему и не хочется в этом признаваться, но есть такие вещи, за которые Рэнди очень благодарен «Queer as Folk». В первую очередь за то, что сериал подарил ему возможность сыграть персонажа, который столь открыт и смел в демонстрации своей истинной сексуальности. Он действительно горд за ту сцену, где Рэнди избивают, и за то, как потом сценаристы разруливают всю ситуацию. Он горд практически за все свои сцены с Гейлом. Он счастлив, что стал его другом, и горд за ту искренность в физических проявлениях, которой они достигли благодаря сериалу. Да, он чувствует себя счастливым именно по этим причинам. Но всё равно его тело пронзает самоубийственная дрожь, когда Гейл прикасается к нему. Ну и пусть. Это стоит того.

Interruptus*

Гейл становится невольным свидетелем разговора. Точнее, половины разговора. А ещё точнее, половины разговора, принадлежащей Рэнди. Вторая половина остается в Нью-Йорке. Это всё равно что ослепнуть на один глаз и смотреть теннисный матч, видя лишь половину корта. Не сейчас. Это не отговорка, а причина. Я работаю. Как хочешь. Это не так, — пауза. — Нет, это не так. Нет. Хорошо, как хочешь. Потом поговорим. Позвони мне. Гейл остаётся сидеть не шелохнувшись. Рэнди кладёт трубку на рычаг, оборачивается и только тогда понимает, что в артистической он не один. Это странный момент. Гейл чувствует себя так, будто стал пиликать на скрипке на отпевании. Неудобно. Неловко. — Всё в порядке? Рэнди глубоко вздыхает: — Более или менее. Ты что-то хотел? По правде, да. Вот уже несколько недель он собирается кое о чём поговорить. Но сейчас, после этого звонка, всё стало только сложнее. — Нет, ничего. Нас зовут на площадку. — Уже иду. Не то чтобы то, что он хочет сказать Рэнди, было чем-то плохим. Правда. Но по какой-то причине — возможно, корни которой тянутся из той ночи Гриппа и Жара — оно кажется таковым.

*Коитус Прерванный (Coitus Interruptus) — метод контрацепции, при котором половой член удаляется из влагалища перед наступлением семяизвержения.

ОНА

В конце концов, тем, кто ему об этом рассказал, стал Питер. Ну, ладно, не что чтобы прямо рассказал. Скорее, просто упомянул вскользь в разговоре. Бла, бла, бла то, бла, бла, бла сё, бла, бла, бла они-то не знаю, а вот девушка Гейла… — Что? Как-то по-питеровски поверхностно и ласково тот интересуется: «А ты что, не в курсе, что у Гейла появилась девушка?» — и тут же выбалтывает, что они познакомились относительно недавно, кажется, во время перерыва между сезонами. «Это настоящая любовь», — говорит. Говорит, что она миленькая. Тоже мне новость. Для Гейла они все миленькие. — Девушка? Его передёргивает от того, как звучит его собственный голос. Его передёргивает от того, как он мысленно повторяет: «Девушка, девушка, девушка, девушка», как будто, если он повторит это слово тысячу раз, оно поменяет своё значение. Гейл и раньше с кем-то встречался. Девушки, женщины. Много их было. Но ни одна не заслуживала звания официальной девушки. По крайней мере, после «Гриппа». Рэнди не помнит, был ли кто-то до… Да он вообще ничего не помнит. Даже собственное имя. — Да, девушка, — пускается в объяснения Питер. — Знаешь, это такая новая концепция… супергетеросексуальная. Это всё равно что у тебя есть пара, но противоположного с тобой пола. Уверен, ты слышал о таком. Сейчас много об этом говорят. Буш особенно. — Рэнди пялится на Питера, будто у того на лбу вырос рог. — Сладкий, ты в порядке? — Извини, задумался, — врёт. И для довольно хорошего актёра врёт он до отвратительности плохо. Он врёт настолько неубедительно, что уверен — Питер тут же о чём-то начинает догадываться. И, скорее всего, обо всём. Но если что-то и есть в Питере от Эммета, так это то, что оба — сама нежность и деликатность, фея крёстная. Он делает вид, будто ничего не заметил, и предлагает чашку чая. Не то чтобы чай умеет творить чудеса, но Рэнди становится лучше. В голове чуточку проясняется. А когда чай выпит, то он решает: это настоящая удача, что у Гейла появилась девушка. Прекрасная возможность пережить ту ситуацию и забыть «Грипп». Да это просто здорово! Правда! И пусть под ложечкой предательски сосёт, всё равно это лучшее, что с ними могло произойти!

Девушка

Пять. Вот уже почти пять лет как они вместе — четыре выпущенных в прокат сезона. Один в работе. Да, и ещё одна неудачная попытка заняться сексом — и в первый раз у Гейла Девушка с большой буквы «д». Так как опытным путём доказано, что на Гейла он сердиться не умеет, то Рэнди пытается злиться на неё. Но в результате признаёт, что она не только старается сойти за, но и в действительности довольно симпатичный и милый человек, — и злится сам на себя. Но это требует слишком много эмоциональных затрат, и тогда он злится на Джастина и Нелли из Юты, которые на протяжении вот уже пяти лет изводят его.

Он ждёт, что всё изменится. Он ждёт, что Гейл тем или иным образом изменится. Он ждёт, что станет проводить с ним меньше времени, но съёмки длятся по двенадцать часов в сутки, иногда больше, и этого не поменять, сколько бы подружек у Гейла не появилось. Да и поведение Гейла совсем не изменилось. Он всё так же беспокоится за него, он всё так же блистательно играет Брайана, они всё так же проводят уйму времени вместе. Иногда, когда выдаются особенно изнурительные съёмочные дни, Гейл по своему обыкновению пускается в длиннющие рассуждения на какие-то невнятные темы. Рассуждения неизменно щедро сдобрены всеми этими «ну, ты знаешь», «ну, ты понял», «понимаешь?» и т.д. Он продолжает быть Гейлом.

Всё изменилось, но ничего не ИЗМЕНИЛОСЬ.

Время идёт, они снимают серию за серией, и когда роман Рэнди из категории «отношения на расстоянии» переходит в категорию «закончившиеся ничем отношения», он никому об этом не рассказывает. Никакого драматического разрыва не было, хотя ему предшествовали месяцы драматических споров. Под конец, когда Рэнди обвинили в том, что он ничего не делает, для того чтобы спасти их отношения, и не вкладывает в них ни частички себя, ему действительно нечего было на это возразить.

Добавлено спустя 19 минут 21 секунду:

Собаки

Однажды Гейл интересуется у Хэла, правда ли это. Действительно ли для него поцеловать парня — это всё равно что поцеловать собаку. Хэл говорит: «О, мой Бог, и ты туда же!» — и выдаёт уже навязшее в зубах объяснение. Что в том интервью он никого не хотел обидеть, что он никогда не сравнивал эти вещи всерьёз, что речь шла всего лишь о том, что для него поцелуй с мужчиной изначально асексуален и бла, бла, бла. Он пытается объясниться, он пытается оправдаться, и это глупо, потому что Гейл не просил у него ни объяснений, ни оправданий. Он просто хотел узнать, действительно ли Хэл так считает.

За все пять лет съёмок Гейлу ни разу не приходило в голову спросить это у Скотта, играющего самого скучного в мире гея, и который — вау, вот это сюрприз! — тоже гетеросексуал. В этом году у Брайана куча совместных сцен с Тэдом, и во время одного из перерывов он вдруг понимает, что Скотт тоже может что-то сказать по этому поводу. — Как ты считаешь, поцелуй с актёром намного отличается от поцелуя с актрисой? — Ты хочешь, чтобы я выдал что-нибудь про собачек? — Не хотелось бы.

Гейл присоединяет «Скотт» и «анекдот о том, как Хэл облажался» к списку вещей, по которым он будет скучать, когда покинет Торонто. Список разрастается с угрожающей скоростью. И количество пунктов продолжает расти по мере того, как он направляет машину к дому и по пути рассматривает знакомые здания, по которым будет скучать, и слушает канадские радиостанции, которые скоро перестанет слушать. Он вновь мысленно возвращается к словам Скотта. «В действительности я считаю, что это не так уж важно, актёр или актриса». Гейл притормаживает на светофоре. «Просто иногда некоторые поцелуи даются тяжелее других, иногда это всё равно что целовать кусок картона или произносить монолог перед бейсбольной битой, а иногда всё идёт как по маслу, и ты чувствуешь, что сцена идёт по накатанной и ничто не напрягает». Когда он приезжает домой, то она лежит в его постели. Спит. «В конечном счёте, уверен, в первую очередь — это вопрос взаимосовместимости, а не половой принадлежности». Он понимает, что ложиться ему не хочется. Парадокс, но он не в состоянии заснуть после стольких съёмочных часов. Он выкуривает косячок, выпуская дым в форточку, и это помогает снять напряжение и призвать сон. Как обычно, ему снятся причудливые сны, и он просыпается, не помня ни одного. Кажется, что-то про собак. Почему-то он никогда не помнит своих снов. Рэнди любит говорить: «Это потому, что “в голове твоей опилки”». Может, он и прав.

Шутка

Это одна из тех шуток, которые организуют, когда всё подходит к концу и тебе хочется со всеми как-то это отметить. Первому эта идея приходит на ум Рэнди. «А почему бы нам не разыграть Гейла?», и начинаются приготовления, растянувшиеся на несколько дней. Точнее, недель. Любой опытный любителей розыгрышей знает, что самый смак именно в подготовке, а Рэнди прирождённый организатор розыгрышей. На протяжении нескольких недель он как обычно время от времени отпускает комментарии по поводу навязчивости этих «фанатских психов», и в особенности одного, конкретного психа, который достаёт его, настаивая на личной встрече и обещая приехать в Торонто. Когда Гейл старается его подбодрить, говоря, что это всё пустые слова и не нужно предавать этому значения, Рэнди едва сдерживает хихиканье, но он его сдерживает, потому что шутка того стоит. Питер берётся сыграть фана-маньяка, и все настолько слаженно и убедительно действуют, что Гейл ни на секунду не сомневается в том, что кто-то посторонний сумел пробраться на съёмочную площадку.

Наверное, было бы лучше воздержаться от использования искусственной крови. - Гейл, клянусь, я думал у тебя инфаркт будет. - У меня он чуть и не СЛУЧИЛСЯ. Гейла всё ещё пошатывает. Шея покрылась пятнами. От страха. А Рэнди так хреново, что он мечтает о машине времени, чтобы отмотать всё назад. Когда они разыграли Тэу, то она просто заорала, а все заржали. Она закричала скорее от неожиданности, а не потому что поверила в случившееся, она не побледнела как простыня и не позвала тихонько срывающимся голосом: «Рэнди?», будто у неё из груди вырвали сердце. Нет, определённо им не следовало задействовать кровь.

- На Питере была маска из «Крика» и бензопила в руках! Как ты мог поверить? - Потому что я дурак. Он не произносит это как «Я дурак, что позволил вам провести себя», он произносит это как «я действительно, действительно, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО самый настоящий дурак, Рэнди!» - Я всегда попадаюсь на розыгрыши, - добавляет, - Это… - кажется, что он собирается признаться в чём-то ужасном, и это не так-то легко, - Это как быть глупышом в шайке сорванцов. Понимаешь? Потому что со мной вечно всё идёт не так, и в конечном счёте все просят у меня прощение, и вся шутка псу под хвост. Он шепчет «вечно я порчу всё веселье» и выглядит таким несчастным, что Рэнди недоумевает, как же он умудрился дожить до тридцати с хвостиком лет в этом жестоком мире. Если только… - не в состоянии прямо посмотреть ему в лицо, Рэнди краем глаза видит, что Гейл ухмыляется., - этот козлина, этот сукин сын не догадался обо всё с самого начала и теперь издевается над ним!! - Ни хера ты нам не поверил! Так ведь!? На лице Гейла всё шире расплывается улыбка, и имя её НАСТОЯЩИЙ ГОВНЮК! - И Оскар получает… - Гейл сияет, само самодовольство, - Гейл Харольд! Это просто неописуемо. Пять лет совместной работы и, казалось бы, он изучил его вдоль и поперёк и чует любую ложь за милю. А вот нате вам! Чёртов ушлёпок настолько ловко обвёл его вокруг пальца, что даже заставил испытывать чувство вины!! - Ты самый настоящий сукин сын! - Ага, но я такой красавчик, что ты меня простишь. - Ты не НАСТОЛЬКО красив! На самом деле настолько. В действительности, у Рэнди уже давно выработана своя собственная градация красоты: «Красивый», «Очень красивый» и «Гейл».

Добавлено спустя 1 минуту 58 секунд:

Брайан

По мере того, как продвигаются съёмки, конец становится всё реальнее. Ощущение, что подходит к своему завершению целая эпоха его жизни... И не то чтобы он не был рад грядущим переменам, но присутствует и некая неуверенность, время от времени грозящая перерасти в панику. И далеко не сразу до него доходит, что есть ещё кое-что помимо стабильной зарплаты, уверенности в завтрашнем дне, коллег и даже этого треклятого холода, чего ему будет не хватать. - Мне будет не хватать Брайана. Эта мысль приходит, когда ему накладывают грим. Неожиданно. Рэнди внимательно смотрит, стараясь не пропустить ни слова. Не перебивает вопросами. Пытается создать обстановку, как можно более располагающую к откровению. Так что Гейл пускается в рассуждения. Он объясняет, что да, он действительно, правда, ПРАВДА будет скучать по Брайану Кинни. Ему будет не хватать, той свободы, которую даёт возможность перевоплощаться в человека абсолютно, радикально отличного от него самого. Ему будет не хватать виртуозных диалогов, возможности одной лишь репликой заткнуть рот любому оппоненту. Ему будет не хватать открытия новых граней персонажа, наблюдений за тем, как он растёт, развивается, возможности страдать тогда, когда страдает он. Ему будет не хватать тех сцен с Майклом, когда они вдвоём противостоят целому миру. Ему будет не хватать подтруниваний над Тэдом, отповедей Дэбби, стремления контролировать всех и вся. Ему будет не хватать возможности быть Брайаном Кинни, который всегда умудряется вылезти из любой передряги, даже не растрепав причёски. Он будет скучать по этому долбоёбскому ублюдку, будет тосковать по его такой искренней тяге к манипуляторству, по его костюмам от Prada. Он осознаёт всё это в шесть тридцать утра, на последнем году съёмок, осознаёт, что будет скучать по нему. Рэнди смотрит всё так же пристально, не отводя глаз. Мало кто мог бы выдержать подобный взгляд. В эти утренние часы кроме них на гриме никого больше нет. - Даже при том какой он мудак и придурок… Знаешь, мне будет недоставать…его крутости. Он будет скучать по этой возможности чувствовать себя волшебником, хозяином мира. Пусть всё это было лишь наносным, нереальной личиной, маскарадом и длилось несколько часов в день. Пусть речь шла о мыльном пузыре придумки, в котором он жил. Он будет скучать. Он понимает, что пришло время покончить с этим, что будут ещё персонажи, но это не отменяет того, что на протяжении пяти лет Брайан был прекрасным убежищем, где можно прятаться и притворяться. Где можно почувствовать себя свободным. Он заставлял его чувствовать себя свободным. И иногда эта свобода, предлагаемая Брайаном, даже граничила с чем-то запретным, запредельным. Блядь! Это прикольно быть Брайаном. - Тебе это не нужно, Гейл. Рэнди говорит медленно и очень тихо. Такой умный, такой участливый, такой Рэнди. - И в особенности тебе это не нужно, чтобы почувствовать себя крутым. Потому что ты и так крут. Гейл даже не знает, что и сказать. Так что ограничивается тем, что сглатывает и не говорит ничего. Прямо скажем, он частенько не знает, что сказать. Не знает, чего от него ждут и всё такое. Почти никогда не знает. Иногда ему кажется, что только Рэнди ничего от него не надо. А иногда закрадываются подозрения, что тому нужно от него всё. Он этого не знает, правда. Он даже допускает, что, когда Рэнди нужно от него всё, то ему не нужно ничего конкретного. Только он сам. Это странное ощущение. Чтоб его. И иногда ему становится чуточку страшно. Когда это ощущение уж слишком навязчиво.

Стоп! Снято!

Последняя сцена, в которой снимаются Гейл и Рэнди, это совместная сцена Джастина и Брайана. Так должно было быть, так и произошло. График съёмок расписан на весь день, так что нет никакой особенной церемонии, знаменующей окончание после в последний раз отзвучавшего «Стоп! Снято!». Никто не объявляет «Это Конец». Так же как никто не объявлял в своё время «Это Начало», когда Гейлу позвонил его агент и сказал: «Showtime планируют съёмки сериала и ищут актёра на роль гея-Казановы или кого-то в этом духе. Как смотришь на то, чтобы смотаться в Торонто на пробы?»

Оба чувствуют себя странно, когда всё заканчивается. Будто на самом деле ничего и не закончилось. Им кажется, что это какой-то конец без финала. Как отношения Брайана и Джастина. Не известно, что это: начало, «продолжение следует…» или вообще что-то третье и абсолютно отличное. На следующий день кинокомпания закатывает вечеринку. Официальное закрытие.

Конец

Вечеринка телекомпании – это традиционный ритуал, чтобы официально попрощаться, но Питеру это кажется недостаточным. Рэнди находит предельно краткое сообщение на автоответчике «У меня, в семь». Первая мысль о том, что дело пахнет керосином, и худшие его опасения подтверждаются, когда он с десятиминутным опозданием появляется на пороге, и Питер тащит его в гостиную. Там все. Там Скотт, Хэл, Бобби, Тэа, <i>все</i>. Гейл, само собой разумеется. Сидит на софе. Высоченный. Работает телевизор и ДВД уже подключён. Выразительный взгляд убеждает: «Клянусь, я ни о чём не знал». - Ой, нет, - обречённо произносит Рэнди, догадываясь, что сейчас будет, - Я не собираюсь это смотреть. Но выбора у него нет. Питер намного выше и сильнее. Да и что уж там, намного упрямее. Он заставляет его сесть на диван и пережить то, что он назвал «очищающий катарсис и повторное переживание нашего общего опыта» . - Просто тебе охота поглазеть на мою задницу! - Не правда, - вяло обороняется Питер, - нам всем охота поглазеть на твою задницу. На диване наблюдается самая настоящая давка. Питер жмёт на плей и понеслось… Их столько на этом диване, что Рэнди чувствует себя совсем крохотным, его толкают на Гейла, грозя раздавить. - Спокойно, - Гейл высвобождает одну руку и обнимает за плечи. Тонкая скорлупка, сулящая безопасность и не вызывающая неловкости. - Думаю, что моя задница составит компанию твоей. Это не особо выдающаяся реплика, но она весьма точно подводит черту под пятью годами совместной работы.

Задницы & кое-что ещё

Так что они смотрят пилотную серию. Практически пять лет спустя после того, как она была отснята. Целая вечность. Рэнди боится, что это будет ужасно, потому что он ненавидит смотреть на себя на экране и потому что уже достиг той точки, когда ему действительно необходимо выбраться из всё разрастающейся тени Джастина Тэйлора. На деле всё выходит не настолько ужасно, и, если бы не нежелание признавать правоту Питера, он бы согласился, что его затея несёт в себе некое очищение и катарсис. С самых первых кадров все, кроме них с Гейлом, принимаются аплодировать и улюлюкать. На переднем плане огромный экран с психоделическим дискотечным видео, и Скотт выкрикивает «Праздник!». Ещё больше криков, ещё громче овации, когда кран перемещает камеру, которая показывает троих из здесь присутствующих. Хэл замечает: «Я выгляжу как полный урод», а Скотт поддразнивает: «А ты и есть полный урод», за что зарабатывает пинок. Питер не обращает на них ни малейшего внимания и заявляет, что в розовом он выглядит сногсшибательно, «к тому же, на фоне вас, коротышек, я смотрюсь таким высоким». Следующим на сцене появляется Брайан, и Гейл так напряжённо смотрит на экран, что кажется, он вот-вот расплавится под его взглядом. Первые кадры сцены с легендарным сексгигантом Брайаном Кинни снята в более тёмных тонах. Другая музыка, другой ритм подчёркивают и другой уровень сексуальности. В гостиной Питера все издают согласное « оооооххх» и подшучивают над гейловой манерой танцевать. Гейл цедит сквозь зубы: «Я похож на танцующего придурка». Облокотившись о Рэнди он шепчет ему: « Ну, или просто придурка», - и улыбается, заглядывая в глаза. Первое появление Рэнди. Он идёт по ночной Либерти Авеню, юный гей в поисках приключений, он вызывает новый шквал выкриков и улюлюканья. «Вы только гляньте на нашего девственника!». Рэнди выглядит таким юным – бог мой, тогда ему было двадцать два – что это даже пугает. Краем глаза он неустанно следит за реакцией Гейла, который прикусывает нижнюю губу, и иногда прикрывает рот ладонью свободной руки. Заметно, что он нервничает по какой-то причине. Выискивает что-то на экране. Рэнди спрашивает себя, что бы это могло быть. Гейл страдает, действительно страдает, когда видит, как Брайан льёт воду из бутылки на свой обнажённый торс, чтобы произвести впечатление на Джастина. Он не понимает – по крайней мере Рэнди кажется, что он не понимает – какое странное воздействие оказывает эта сцена, которая задумывалась патетичной. Добиться такого уровня самоуверенности, быть действительно секси, вытворяя нечто нарочито сексуальное – это далеко не каждому дано. Он и не подозревает о своей харизме. Может потому она в нём и зашкаливает. Пока идёт эта сцена, естественно, звучит уйма шуток и скабрёзностей. Скотт же вынужден признать, что ему тоже приходилось вытворять нечто похожее с водой. - И это не так просто, как выглядит, друзья. Есть риск захлебнуться, между прочим. Затем следуют аплодисменты, когда Брайан снимает штаны, и смешки, когда на сцене появляются трусы танга, которые смотрятся так же нелепо, как и пять лет назад. Рэнди чувствует себя вполне комфортно, когда объектом подтрунивания является не он и сам, и шутит, что Гейл всё ещё хранит эти трусы. Питер картинно всплескивает руками и восклицает: «О мой Бог!!», когда Брайан заканчивает раздеваться, а Скотт вторит ему: «Я вижу его тёщину дорожку!!!!» Стараясь перекричать друзей, Гейл заявляет что да, это и есть качественное телевидение, как оно есть. Когда Брайан и Джастин целуются в первый раз, Хэл первым подшучивает на собой «Это уж точно получше, чем собачку поцеловать». Шутка встречается ободрительным смехом, который сменяют поздравительные выкрики в сторону Рэнди, когда Джастин кончает на шёлковые простыни Брайана. - Подростки, - фыркает Скотт, - не им же счета из прачечной оплачивать. - Всё тут шиворот на выворот,- усмехается Питер, - Гейл притворяется, что знает, что делает, а педик Рэнди прикидывается девственным агнцем на закланье. Пятьдесят минут пилотной серии и начало целой эпохи в их жизни. Раздаётся громогласное «оооооу», когда Брайан и Майкл соединяют руки и взбираются на парапет на больничной крыше. Рэнди подмечает, насколько Гейлу нравится эта сцена. Он улыбается одними уголками губ. Ему нравится весь этот кусок, Брайан в больнице. У него сияют глаза, когда Линдси плачет, а Брайан говорит, что они никогда не повзрослеют. В действительности, всем нравится эта сцена. Гейл расслабленно разваливается на диване и наслаждается каждой секундой. Он доволен, что смог стать частью всего этого. Так волнующе. Потом снова идут сцены с Джастином и Брайаном, и вот снова, снова он закусывает губу. Снова прикрывает рот ладонью. Снова постукивает пальцами по его плечу. Когда очередь доходит до той самой сцены, Рэнди почему-то чувствует, что успокаивается. - Дамы и господа, - объявляет, - прошу любить и жаловать – моя задница! Раздаются приветственные возгласы, и даже он сам должен признать, что его задница смотрится потрясно. - Дамы и господа, - вслед за ним вступает Гейл, - а теперь поприветствуем мой язык на его заднице! Весьма познавательная сцена. По мнению Тэи, язык Гейла и задница Рэнди составляют прекрасную пару, которой следует пожениться и обзавестись потомством. И глядя на экран, сложно с ней не согласиться.

Когда просмотр закончен и вознаграждён новой порцией оваций, столик заполняется бокалами, а комната - дымом. Рэнди наконец может переместиться в место, где бы ему не пришлось столь тесно прижиматься к Гейлу. Ближе к полуночи Питер жалостливо сетует на то, что Эммету и Брайану так и не довелось переспать на экране. «Ни одного самого завалящего поцелуйчика», - ноет, - «Совсем ничегошеньки для бедняги Эмма». Час ночи, и они утопают в море опустевших бутылок, когда Гейл в последний раз играет роль Брайана Кинни, тигриной походкой направляется к Питеру, грубо пихает на стену и, выкрикнув: «Для Эмма», целует его смачно и сильно, влажно и виртуозно. Выкрики, аплодисменты и Скотт, пулей выбегающий из комнаты, когда Гейл намекает, что с Тэдом Брайан тоже так и не переспал. - Я стараюсь сохранить в себе хоть частичку натурала, Гейл. Отвянь! Но когда они сталкиваются полчаса спустя, Гейл вопит ему: «Не сопротивляйся» и чмокает, как обычно целуют друзей, когда ты уже в стельку пьян. Рэнди предпочитает уйти по-английски, а по сути, он просто напросто сбегает, чувствуя, как его сердце разрывается на части. Если он потеряет бдительность, то и его может настигнуть один из этих поцелуев, а он совсем не уверен в своей реакции на это. Особенно, когда вокруг полно народа.

Как рассказывают хроники, той памятной ночью с вечеринки, не получив поцелуя Гейла, удалось уйти только знаменитому кожаному дивану. - Но я и за это не поручусь, - говорит Рэнди Питер во время телефонного разговора, - После пяти утра я не помню абсолютно ничегошеньки. Но вот что я хочу тебе сказать, - вздыхает, - если все гетеросексуалы целуются как он, то лучше мне об этом не знать. Предпочитаю оставаться в счастливом неведении. Это лучшие слова, которые Рэнди услышал за несколько лет. Не я это сказал.

Вечеринка

Гейлу настолько не нравятся светские тусовки, что временами ему кажется, что он бы согласился пожертвовать рукой, лишь бы не присутствовать ни на одной из них. Но на вечеринке, устроенной Showtime по случаю завершения работы над сериалом, появиться он обязан. После пирушки в доме Питера у него безбожно трещит голова – тупая боль в висках – но он принимает душ, одевается и готов стоически перенести все невзгоды. Его снимают, ему задают вопросы, а он в полной мере ощущает себя утопающим в жизни, которая ему не принадлежит, и пытается этому противостоять. В одиннадцать вечера к нему подходит Рэнди с бокалом в руке. - Думаешь, как бы поскорее свалить? - Есть такое, - кивает, - Все эти прощальные вечеринки, - закатывает глаза, - ну, ты знаешь… Пытка. Вот что это такое. И весь вид Рэнди, когда он опускает глаза и произносит: « Да…Я знаю» говорит о том, что это мучает его не меньше. - Думаю, что смоюсь по-тихому через пару минут. Ему бы хотелось уйти с Рэнди. Возможно, пропустить по паре пива в каком-нибудь тихом местечке. - Кончено. Иди. А я останусь ещё ненадолго. Прощайте мечты о пиве. Время прощаться. Через двенадцать часов Рэнди уже сядет в самолёте до Нью-Йорка. Конечно, они ещё встретятся, но Торонто остаётся в прошлом. Он и Рэнди, и все эти моменты, которые они пережили благодаря Брайану и Джастину, всё подошло к концу. Грустно прощаться. Не раздумывая дважды, Гейл обнимает Рэнди. Они разного роста, но всегда отлично друг другу подходили. Слова даются ему как никогда с трудом. Он хочет сказать что-то правильное, подходящее моменту, но получается что-то невнятно-витиеватое. И всё-таки есть что-то, что он никогда не говорил, а должен был. Должен прежде всего себе самому. - Я тебя люблю. Рэнди плавится в этом объятии, цепляется сильнее, не хочет отпускать. В кое-то веки он тоже не может найти нужных слов. Не важно. Гейл всегда умел выхватывать смысл из отголосков тишины…

Препятствие

Незаметно для остальных Гейл покидает вечеринку, будучи не в состоянии перенести новую порцию прощаний и переживая в точности те же эмоции, что и в последней сцене в роли Брайана. Щемящее чувство незавершённости. Если бы он не забыл пиджак и ему не пришлось за ним возвращаться, он наверняка никогда бы не понял причины этого чувства. Он так бы и носил в себе ощущение пустоты, возможно, всю оставшуюся жизнь. Но он забывает пиджак и возвращается; и рядом с гардеробной кое-что слышит. Часть разговора. Не целиком, но достаточно. Он слышит Рэнди – его голос он узнаёт первым – и Питера. - Так, значит, вы расстались? Когда? - Несколько недель назад. И в этот момент в мозгу Гейла что-то щёлкает, и он думает: «нда, вот уж точно такого тормоза как я ещё поискать…» Финал, понимает он, это не то же самое, что завершение. Некоторое время он не двигается с места, пока голоса удаляются, а затем и вовсе стихают. А потом он принимает решение, которое, вдруг понимает, было принято уже давно кем-то намного более умным, чем он сам. Он садится в машину, которую останавливает три раза. У своего дома, на светофоре и у дома Рэнди. Последняя остановка самая простая из трёх.

Завершение

Если бы Рэнди уже спал, то его бы точно разбудил шум мотора, паркующейся у дома машины. Но он читает в кровати, сна ни в одном глазу, обдумывает возможность подрочить, а по телевизору крутят «Магазин на диване», так что шум автомобиля удивляет его, но не привлекает особого внимания, чего нельзя сказать о звонке в дверь. Рэнди бежит открывать, босиком, строя догадки, кто бы это мог быть в такой час. Огибая коробки, которые он паковал несколько последних дней и которые ожидают грузовика из фирмы по организации переездов. - Гейл? В дверях его собственного дома, в три ночи. Гейл. Говорящий «Хей». Как будто, так и должно быть. В руке у него бутылка вина, и Рэнди понятия не имеет, что ему надо. Не то чтобы он не рад его видеть, но уж больно тяжело далось то прощание. Второе такое он может и не перенести. - Но тебе же не нравится вино… Тупо, но это единственное, что приходит к нему в голову, принимая во внимание ситуацию. В пижаме, в дверном проёме, босиком. Пред ним Гейл. Прикусывает – как тогда – нижнюю губу. - А? – говорит, - Я просто…я тут подумал, что мы могли бы попрощаться по-настоящему. «Ирландские похороны». Выпить на дорожку? <i>Опять выпить на дорожку? </i> Он же не мог припереться сюда в три ночи только ради этого. Похоже, он немного не в своей тарелке, нервничает, и скоро Рэнди начинает казаться, что, возможно, причина ночного визита в чём-то другом. <i>Попрощаться по-настоящему.</i> Он замечает, как болезненно трепыхнулось сердце в груди. Не может быть. - Ты ведь даже не ирландец, Гейл. Это один из самых тупых разговоров на его памяти. А ведь у них было полно бессодержательных бесед. - Ага, точно, - соглашается, пожимая плечами, - так же как и не гей, но вот уже пять лет убеждаю себя в том, что не хочу с тобой трахнуться. Жизнь странная штука. Рэнди уверен, что в этот самый момент его сердце остановилось. Всё ясно…у Нэлли случился инфаркт.

Решение

Проходят долгие две секунды прежде чем к Рэнди возвращается дар речи. С открытым ртом, вцепившись в дверную ручку, он думает о том, что жизнь должна предупреждать о таких вот вещах, чтобы они не заставали тебя в пижаме. Ему хочется выдать нечто блестящее, соблазнительное, выдающееся, нечто, что заставит его прекратит чувствовать себя немой бестолочью. Полный провал. - Что?... Сказал…что ты сказал? Что? Кажется, почувствовав себя увереннее, приведя его в состоянии близкое к глубокой кататонии, Гейл улыбается так, как раньше никогда не улыбался. Это не удовлетворение, не издевка, это не Гейл и не Брайан. Это что-то другое. Плотоядное. Сладостное. Он. - Рэнди, ты бормочешь как умственно отсталый. Рэнди хотелось бы подумать что-то типа «ты мне за это ответишь», но сложно думать, когда Гейл закрывает дверь. Щелчок замка, и он уже внутри. Буравит взглядом. Неподвижный, нежданный. Ожидающий разрешения. Разрешения на что? - Я могу тебя поцеловать? Он отвечает ему так, как единственно возможно в этой ситуации. - Давай.

Думать

Это ощущение двойственности сохраняется у Рэнди на всю ночь. Половина мозга загружена тем, чем они занимаются. Целый поток ощущений, и он не хочет упустить ни одного. Другая половина пребывает вне его головы. Она наблюдает за всем со стороны, будто хочет запомнить всё до последней детали, потому что понимает, что такого больше не повторится. Он есть и его нет, а иногда две половинки соединяются и тогда Бам. Бэнг. Уоу!! Когда этой ночью Гейл впервые целует его, то оба нервничают. Рэнди стоит босиком, опершись о стену, чтобы не потерять равновесие. Гейл всё ещё держит бутылку вина. Он наклоняет голову, и его губы оказываются близко-близко. Он целует не целуя, позволяет, чтобы они оба в полной мере насладились моментом перед прикосновением. Он выжидает целую вечность, и когда оба уже начинают прерывисто дышать, облизывает губы, приоткрывает рот и позволяет языку вовлечь себя в жаркий и вязкий поцелуй. Они целуются в коридоре… как подростки: в одежде и с отчаянием в глазах. Я тебя целую, я поглаживаю твой затылок, я пропускаю твои волосы сквозь пальцы, я пихаю тебя, ты прижимаешь меня к стене, у меня уже стоит, и мы прикасаемся друг к другу. Их тела соприкасаются. Рэнди всегда будет помнить, как в первый раз гладит его спину, а потом опускает руки чуть ниже. Как в первый раз, его руки скользят под пояс брюк. Это ощущения бархатистой кожи на упругой заднице под его пальцами. Они не прекращают целоваться, и Гейл стонет что-то похожее, на «кроватьсейчас». Рэнди знает, что отныне и навсегда это станет его любимым словосочетанием. Он мысленно записывает его, прячет в мешочек, где хранит все прочие детали. Такие как то, как они вваливаются в квартиру, заставленную коробками. Как они скидывают одежду по дороге в спальню. Он запомнит свою злость, это желание наказать Гейла за то, что он был рядом эти пять лет и за то что он не был рядом эти пять лет. Он думает «я хочу сделать тебе больно». Он думает «я хочу, чтобы это была лучшая ночь в твоей жизни». А потом знакомый низкий голос говорит ему «хватить думать» и он слушается, потому что это голос Гейла и потому что всё его мятежное настроение рассыпается в прах, едва Гейл снимает с него брюки и начинает ласкать, сверху вниз, снизу вверх, пока окружающие предметы не начинают расплываться. Когда Брайан и Джастин танцевали, то Гейл обычно слегка наклонялся вперёд, чтобы компенсировать разницу в росте, а Рэнди наоборот слегка отклонялся назад, прогибаясь в пояснице, и так они попадали в кадр, бёдра вжаты в бёдра. Этой ночью они делают практически тоже самое, только без одежды. Оба напряжены как струна и разгорячены. Она ласкают друг друга, мастурбируют, теряют контроль.

Лизать

Гейл почти уверен, что услышал это в каком-то из эпизодов «Seinfeld», хотя не часто смотрит телевизор и практически никогда не запоминает имена персонажей и режиссёров. Но на этот раз он практически уверен, что это было в «Seinfeld». Кучка персонажей обсуждали секс с мужчиной и женщиной, и кто-то сказал, что вообще-то неплохо попробовать переспать с кем-нибудь одного с тобой пола, кто бы был «экипирован» как ты и прекрасно понимал, что с этой «экипировкой» делать. Тогда эта мысль показалась Гейлу забавной, но от тут же выкинул её из головы, и странно, что она вновь всплыла именно сейчас, когда он голым стоит, прислонившись к стене, в спальне другого мужчины, позволяет целовать себя мужчине, позволяет облизывать себя мужчине, позволяет делать себе минет мужчине и, наконец, кончает в рот этому самому мужчине. «Мужчины» - как-то сказал Питер, - «Мы делаем самый лучший минет в мире, Гейл». Тогда он не придал этим словам особого значения, а вот надо было, и он вполне понял это сейчас. «Но, возможно, дело не в мужчинах, а в одном конкретном мужчине?» - думает он про себя. Мужчины или Рэнди Харрисон, это ему не известно. Зато ему известно, что в данный момент у него подгибаются ноги, и Рэнди стоит на коленях и он немного перебарщивает и чувствует стенку гортани, чёрт! И ему известно, что как раз тогда, когда он готов кончить, и в голове проносится мысль «вот-вот, ещё две секунды и…» Рэнди останавливается, он прекращает лизать, посасывать, охватывать его губами и занимается кое-чем другим. Гейлу кажется, что он сходит с ума или его вот-вот хватит инфаркт. Джастин как-то сказал Барайану, что убьёт его своей нежностью. Тогда Гейл решил, что это просто речевой оборот. А вот сейчас он понимает, что это никакая не метафорa, и он действительно может умереть от наслаждения, погружаясь в рот мужчины, пока этот самый мужчина облизывает и посасывает его. Пока он останавливается, а ты приходишь в отчаяние. Пока он целует внутреннюю поверхность бедра, целует яички, водит пальцами по ягодицам, как бы намекая на то, что последует после того, как он кончит. Намекая на то, что он хочет делать с ним всю ночь напролёт. - Ты ведь за этим сюда пришёл. Ммм? И это невероятно, какую власть он имеет над ним, стоя на коленях. И Рэнди бредит, если думает, что он ему ответит. Для этого нужно уметь говорить, а он забыл, как это делается. Рэнди отсасывает у него уже минут десять, когда Гейл чувствует проникновение пальца. Он рефлекторно двигается, толкается в рот, а Рэнди и не против, он не старается отстраниться. Наоборот. Он двигает языком ещё быстрее. Вскоре они находят свой ритм. Толкнуться бёдрами, сосать, два пальца. И наконец он приходит. Приходит самый длинный оргазм в его жизни, а его всё посасывают и целуют, а он всё кончает, а Рэнди сглатывает…

Иногда Рэнди сожалеет, что не умеет рисовать как Джастин, но очевидно, что в душе он настоящий художник.

now you know what rimming is *

Кто-то когда-то назвал это «самая длинная сцена, демонстрирующая мужскую спину», и так оно и было. Та сцена, в которой Брайан лизнул задницу Джастина, в пилотной серии Queer as Folk. Они угрохали на сцену абсурдное количество времени, то так то эдак выставляя свет, чтобы заснять обнажённую спину Рэнди. Они накладывали грим, устанавливали фильтры и сбрызгивали водой, имитируя пот. Гейлу приходилось вылизывает эту самую спину, начиная с затылка и заканчивая тем самым местечком, где начинается расселина между ягодицами. Вначале это было просто неудобно, затем - откровенно смущало его. И годы спустя Рэнди всё ещё с точностью до миллиметра мог указать то место чуть ниже поясницы, где остановился язык Гейла. И именно там и была прочерчена граница, обозначающая их дружбу. А сейчас все границы размывались под языком Рэнди, вылизывающего спину Гейла. Несколько оправившаяся после инфаркта и череды апоплексических ударов Нелли прошептала ему на ухо: «Ещё ниже» и они оба – Рэнди и Нэлли – сосредоточились на бесконечной спине Гейла, мускулах на лопатках, силуэте плеч, изгибе ягодиц. У них слюнки текут и они навсегда запомнят этот момент, это мгновение, когда язык впервые пересекает ту линию, на которой когда-то замер язык Брайана в пилотной серии, а Гейл, вместо того чтобы запаниковать, приподнимает бёдра и издаёт долгий удовлетворённый стон, кода Рэнди раздвигает его ягодицы. Нежно. Осторожно.

*Теперь ты знаешь, что такое римминг

Нет

«Вот сейчас?» - проносится в голове у Рэнди каждые раз, когда они делают ещё один шаг вперёд. – «Сейчас он повернёт назад?» Но Гейл не произносит «нет», он не говорит «остановись», не говорит и «хватит». Он вообще ничего не говорит и позволяет ему всё. Он позволяет целовать, вылизывать и покусывать свою задницу. Он трётся о кровать, стремясь к максимальному контакту, он стонет, когда кончик языка неглубоко проникает в него, стонет совсем тихонько, прося о большем, и всё, что он делает, каждый звук, который вырывается из его горла, каждая клеточка его тела вопит «ещё», «сейчас», «больше». И самый последний нейрон в теле Рэнди, который ещё не лишился кровоснабжения, вопит, что больше так продолжаться не может. От предвкушения у него вспотели ладони. На столике стоит дорожный футляр с туалетными принадлежностям, презервативы, которые он уже отчаялся когда-нибудь использовать, там же. Но самое главное, лежит у него в кровати, то, что он хотел всегда, лицом вниз, готовый на всё. <i>На всё? </i> Последние полчаса он постоянно возвращается к мысли «невозможно, этого не может быть». Он уверен, что в последний момент Гейл спустит всё на тормоза. Поэтому он старается подготовиться, старается смириться, старается довольствоваться вкусом его кожи, звуками, которые он издаёт кончая. Всеми этими вещами. Потому что другие вещи, как то: трахнуть его на этих самых простынях, чтобы он испариной покрылся – не произойдут. При любом раскладе. Не произойдут, и ему останется лишь покончить с собой, потому что пульсация в члене отдаётся в черепной коробке, и сейчас, когда счастье так близко, сама идея, что он может упустить его, причиняет боль. Там же в несессере лежит любрикант, и Рэнди уверен, что в глазах Гэйла промелькнул страх, когда он его увидел. Не говори нет, только не говори нет, скажи да. - Если хочешь, мы можем поменяться… Слишком медленно Гейл отрицательно мотает головой и прикусывает нижнюю губу, нервный жест, Рэнди хочется зацеловать его. - Сделай так, чтобы мне понравилось. Приходится мысленно сосчитать до десяти, чтобы не кончить только от одного звука этого голоса.

are you a top or a bottom? *

Гейл всегда затруднялся с ответом на вопрос о своём «первом разе». Были тут свои сложности. Считать ли первым разом тот, когда он попытался переспать с девчонкой или тот, когда у них хоть что-то стало получаться, но нагрянули родители, и ему пришлось прерваться на самом интересном месте и потом долго приходить в себя после пережитого страха, самого сильного в жизни, надо сказать. Первый раз, когда он занимался оральным сексом, первый раз, когда его пальцы оказались внутри девушки, первый раз, когда он смог кончить при участии другого человека, первый раз, когда он и его университетская подружка наконец-то сделали это, и она пожаловалась, на боль, она вскрикнула «стойстойстой!» и обломала ему весь кайф. Было много «первых разов», и «первый раз» не ассоциируется у него с каким-то конкретный моментом времени, скорее это череда таких моментов, серия проб и ошибок на пути познания, сопровождаемого множеством неловких моментов и неудач. Так что он никогда не мог сказать «Мой первый раз был в…», «Мой первый раз был с…» Но! Если в будущем кто-то спросит его о первом разе с мужчиной, то он сможет ответить, не задумываясь: в Торонто с Рэнди. Потому что так оно и есть! Это его Первый Раз во всём. Пальцы, поцелуи, язык, задница, всё! А вот что он пока не знает, так это, что он скажет, когда его спросят, как это было, и эта неуверенность вызывает беспокойство. На данный момент, всё идёт совсем неплохо – с тенденцией к некоторой брутальности. Пальцы, наносящие смазку, дарят такие яркие ощущения, что в голове образуется абсолютный вакуум, и мозг способен воспринимать лишь физические ощущения. Когда пальцы исчезают, и их сменяет язык, он понимает, что сейчас всё случится – а сейчас тебя отымеют в задницу – проносится у него в голове. Когда язык, начинает проникать внутрь, он рефлекторно сжимается и взывает к той части мозга, где живёт Брайан, чтобы Брайан протянул ему руку помощи. Ему нужны его уверенность и его опытность, чтобы не чувствовать себя таким испуганным, таким зависимым от другого человека. Но стоит Брайану появиться, Рэнди выпроваживает его пинками. Он целует, он лижет, он раздвигает ягодицы, он шире разводит его ноги, он шепчет «и думать забудь», он поучает «чем больше ты напрягаешься, тем больнее будет»… вот если бы у него была хоть секунда чтобы подумать… толчок, острая боль и – мама, я горю. - Шшшш, - шепчет Рэнди, - дыши. Ещё указания, ещё больший натиск бёдер, преодолевает первое сопротивление и вот Рэнди уже там, внутри, целиком. Реальность не имеет ничего, ничего, общего с тем, что он представлял. Всё намного острее, больнее и хочется ещё и он бормочет «ещё», потому что больше не может произнести ни слова. В голове не осталось ни единой мысли. Он действительно надеется, что Рэнди помнит, как трахаться, потому что он сам – нет. В его мозгу царят огромное БОЖЕ! И не менее огромное БЛЯДЬ! Всё остальное – белое ничто, ничем не заполненное пространство, где нет ничего кроме внутрь, наружу, жжётся, трахаться, я кончаю.

* Ты топ или ботом?

Трахаться

Рэнди думает «сделай это хорошо». Думает «это твой единственный шанс». Думает «завтра у тебя уже не будет возможности всё это повторить». Думает «чёртчёртчёрт, я хочу заниматься этим днями напролёт». Он пытается заткнуть эти голоса в голове, сконцентрироваться на ощущениях. Быть внутри Гейла, снаружи, внутри, снаружи, заставлять его двигаться под собой. Это слишком хорошо и как же это несправедливо, потому что одного раза явно недостаточно, чтобы сделать с ним всё, что он хочет.

Вспоминая эту ночь, он бы не смог выделить какой-то определённый момент, но если всё же было бы надо выбрать всего один единственный момент, чтобы вызывать его в памяти каждый раз до конца жизни, когда он захочет помастурбировать, он бы выбрал момент, когда Гейл начал двигаться. Не сильно, едва уловимое змеевидное движение бёдер, которое тотчас многократным эхом отдалось во всём теле. Это движение означает, что Гейлу нравится, и что Рэнди не один в этой кровати занимается любовью с кем-то, кто всего лишь хочет проститься. Это движение означает, что они занимаются любовью вместе и могут продолжать в том же духе недели напролёт. Один в другом, пока голова не закружится.

not that kind of prison scene *

Когда Рэнди просыпается следующим утром, всё ещё очень рано. Затаив дыхание, он протягивает руку, и хотя уже заранее знает, что место рядом с ним будет пусто, чувствует острый угол одиночества. «Ну, вот и всё», - проносится в голове. Так как ночь, проведённая с Гейлом, это более чем он ожидал, то, по идеи, он не должен чувствовать разочарования. Но он его, естественно и неизбежно, чувствует. А потом он чувствует эйфорию, когда слышит шум льющейся воды. Он понимает, что произошло ночью: прощание, <i>ирландские похороны</i>, но Гейл принимает душ, а в комнате пахнет сексом. <i>Персональная победа Рэнди Харрисона над Жестокой Действительностью.</i> Он старается подняться как можно бесшумнее – ноги у него ватные – тихонько заглядывает в ванную комнату. Видимо, Гейл решил принять капитальный душ, потому что всё пространство заполнено клубами пара. Он решил вернуться в постель и притвориться спящим, чтобы дать Гейлу пространство для манёвра, мы же не хотим, чтобы он чувствовал себя неудобно, Нелли. Но не успел он повернуться, как дверца душевой кабинки отъезжает в сторону, и среди клубов пара появляется знакомое лицо. - Уже проснулся? - Похоже на то. Не заметно, чтобы Гейл чувствовал себя неловко. Он выглядит довольным. Не бежит прочь, вопя и размахивая руками, в приступе пробуждения своей истинной ориентации. Нет, он не пытается избегать его взгляда и не ударяется в истерику. Он такой, как всегда. Только голый. В его ванной. Склонил голову чуть набок. - Глянь-ка чем от меня пахнет. Рэнди делает два шажка вперёд. С волос Гейла течёт на пол, и они пахнут его шампунем. Ты так радуешься тому, что пахнешь овсом? - Ну и чем пахнет? - Тобой, - вдруг это дико веселит Гейла, и рот расплывается в широченной улыбке. С такой улыбкой ему дашь не больше пятнадцати. – Я пахну Рэнди. Это что-то невообразимое. Даже если бы он и захотел, когда Гейл такой, Рэнди просто не может быть строгим или суровым. Так что его рот расплывается в ответной улыбке. - Во сколько у тебя самолёт? – интересуется Гейл. В двенадцать. И всё ещё нужно упаковать пару сумок и сделать пару звонков. - Через пять часов. Гейл высовывает руку из душевой кабинки и утягивает его внутрь, чтобы познакомить со своим видением приветственного поцелуя под струями воды. Этот чувственный и влажный поцелуй заставляет заткнуться сонм голосов у Рэнди в голове - Мне бы хотелось, - его голос чуть заглушает шум воды, - кое-что попробовать. Прежде чем Рэнди успевает поинтересоваться, о чём конкретно идёт речь, чтобы согласиться на роль подопытного кролика, его уже прижимают к стене кабинки. Минуту спустя он задаётся вопросом, возможно ли, что его глаза вот-вот окончательно закатятся, и он сможет увидеть собственные мозги. Когда они говорили о сексе, Гейл особенно ударялся в риторику, расписывая, как много теряет Рэнди, ни разу не попробовав оральный секс с женщиной. Он не знает, как и сколько Гейл занимался этим с женщинами, но для первого раза с мужчиной он лижет, сосёт и целует так, будто только и думал о членах. Кафель в ванной скользкий и он соскальзывает, поглощенный сексом и этими губами, омойбогэтигубы, о которых он мечтал годами. Теперь каждый раз, когда он будет их видеть воочию ли, на страницах ли журналов или просто на фотографиях то до конца его жизни в сознании будет всплывать «о мой Бог, если бы вы знали, что он может творить этими губами» .

rough night *

Час спустя (а быть может два?) Рэнди закрывает последний чемодан. На кухню он направляется с твёрдым намерением позавтракать, а потом закончить переодеваться. Он совсем не собирался истуканом застыть в дверном проёме и смотреть на Гейла, как тот, одетый в его халат, поедает мюсли. Он внимательно изучает какой-то старый журнал, и единственное о чём может думать Рэнди, это «Хочу затрахать тебя до изнеможения». В конечном счёте, если это их настоящее прощание, то нужно всё сделать по высшему разряду. Вытащить всё, что наболело из своего нутра, чтобы потом уже не думать об этом. Да, звучит довольно разумно и логично. Так что, вместо того чтобы переодеться, он скидывает халат, идёт к столу, отодвигает мюсли, оставляя Гейла с ложкой во рту. В фантазиях они всегда занимались сексом в кровати, где Рэнди заставлял его позабыть обо всех женщинах мира. Но сейчас, когда он уже испробовал этого яда, ему хочется попробовать что-то ещё. Много чего ещё. - Мне бы хотелось кое-что попробовать. Гейл поднимается из-за стола, откладывает ложку. Он прекрасно знает, чего так хочется попробовать Рэнди. Засранец. - Я думал, ты никогда не меняешься местами. Обычно, нет. Но сейчас у него в руках единственная возможность и огромное желание узнать, каково это, когда Гейл берёт тебя. И он не может её упустить. Он целует, чтобы вспомнить вкус его языка. - Я хочу знать, как ты это делаешь. До комнаты они так и не добрались. Потому что то, что он чувствует, когда Гейл улыбается украдкой, слегка склоняет голову на бок и внимательно изучает его с ног до головы, как бы прикидывая, с чего начать, и ты плавишься, плавишься под этим взглядом, а ощущения запредельно остры, не позволяет сдвинуться с места. Так что они делают это на полупустой кухне, в презервативах, с любрикантом той же самой марки, что использовал Брайан в пилотной серии. Очень нетерпеливо. Они делают это быстро, судорожно, напористо, и Рэнди открывает для себя, что, когда ты трахаешься с кем-то, кто заставляет вибрировать все твои внутренности лишь одним взглядом, ты чувствуешь, что умираешь, и не променяешь этого ни на что на свете. Ты чувствуешь, что распадаешься на тысячу кусков, пока тебя трахают так неистово.

- Ну и как я это делаю? – интересуется Гейл, собирая то, что осталось от мюсли. Ты делаешь это так хорошо, что мог бы давать мастер классы. - Неплохо, для первого раза. Есть у Гейла такая улыбка, которую Рэнди никак не мог классифицировать. А вот этим утром ему это удалось. Это была улыбка «я очень сожалею, мамочка, я правда не хотел залезать в коробку с печеньем, но я сделаю это снова, едва представится такая возможность». Так что Гейл нацепляет эту самую улыбочку и заявляет, что это не был его первый раз. ЧТО?!!!! - Что?! - Я хотел сказать, что уже занимался этим с женщинами. О да, он знает и ненавидит всех этих сучек. - Ты вечно путаешься с какими-то потаскушками, ты в курсе? - Просто мне такие больше всего по вкусу.

* Жаркая ночка

Adieu *

В одиннадцать они уже в аэропорту. Это было лишнее, но Гейл настоял на том, чтобы лично проводить его. А Рэнди настаивает на том, чтобы попрощаться на парковке. Он не хочет устраивать жалкую сцену прощания у всех на глазах, большое спасибо. Последнее что он говорит, перед тем как видит, отъезжающую машина, солнечные очки и пробивающуюся щетину, это «Спасибо». Спасибо за то, что подвёз в аэропорт, спасибо за всё. Последнее, что говорит Гейл это «Счастливо», и потом, когда он уже трогается с места, ухмыляется и бросает: - У меня задница болит.

Когда он уезжает, с ним уезжает Брайан, а вслед за Брайаном уезжает и Джастин. А с ними в прошлое уходит лучшее, а, может, и худшее время в их жизни. А может и лучшее и худшее одновременно. Рэнди не чувствует себя особенно счастливым, но странным образом удовлетворённым. Это чувство, которое вызывает титр «Конец» в том месте, куда некто заносит главы его жизни. Подошла к концу очередная глава, у него ещё всё впереди и у него достаточно таланта, чтобы написать любую жизнь по своему желанию. Он вдыхает полной грудью. Его ждёт самолёт.

* Прощай(фр.)

Нелли

Двадцать минут спустя, когда звонят в дверь, Рэнди уже принялся за суши и идёт открывать, по дороге промакивая волосы полотенцем. На каком-то отрезке между дверью и всем, что всегда выходит у него плохо в этой жизни, чайник отмечает пронзительным свистом момент закипания воды, так что Рэнди разворачивается, кричит: «Не заперто!» — и снимает чайник с огня, пока тот не взорвался у него в руках. — Тебе не следует оставлять дверь открытой. Никогда не знаешь, кто может нагрянуть. Чайник дрожит у него в руках, как и всё, что не является чайником. — Гейл? Это правда, если оставляешь дверь открытой, ты никогда, да ни в жизнь не догадаешься, кто вдруг может нагрянуть. — Я тут проездом в городе. Нелли говорит: «Я знала». А потом: «Я же тебе говорила». А потом Рэнди уже ничего не слышит, потому что есть время для разговоров, а есть — для поцелуев. И важно их не перепутать, особенно если тебя целует Гейл.

Продолжение следует

Следующим утром у них на завтрак кофе и пара тостов, к которым они так и не прикасаются, потому что оба вдруг понимают, что никогда не занимались сексом на этой кухне, и это большое упущение, потому что это идеальная кухня для занятий любовью перед завтраком. Кофе остыл, но они забывают о голоде и позволяют остыть и молоку. Когда уже всё закончено и оба переводят дух, Рэнди спрашивает: «Что случилось?» и «Почему?» и «Как?», но он не спрашивает: «На сколько?» — потому что действительно предпочитает этого не знать. Приехал ли Гейл проведать его на несколько дней или несколько недель или пробудет здесь, пока не надоест. Он приехал, и точка, остальное Рэнди не волнует, хотя в глубине души он понимает, что скоро начнёт волновать. Он хочет наслаждаться настоящим, хотя бы раз в жизни. Он спрашивает у Гейла, когда тот принял это решение, а Гейл пожимает плечами и отвечает, что сам не знает. Он не знает, почему; не знает, как; не помнит, когда. — Дело в том, что… в том, что, в конце концов… — Гейл запихивает в рот огромную ложку мюсли и начинает хрустеть. — В том, что… — повторяет, — я этого не знал, пока не узнал. Ну, ты знаешь? Но когда узнал, то оказалось, что я это уже знал. Понимаешь? Когда Рэнди познакомился с Гейлом, то решил, что тот туго соображает. Сейчас он думает — КАКОГО ЧЁРТА!! Может, это весь мир с его дурацкими гомо- и гетеросексуальными рамками ошибается, и это он, этот мир, туго соображает со всеми своими правилами, нагромождением фраз, правильных с грамматической точки зрения, но не несущих никакого смысла. — Да, — улыбается Рэнди, — понимаю.

КОНЕЦ