I want to love you but I better not touch, DON'T TOUCH! I want to hold you but my senses tell me to STOP! I want to kiss you but I want it too much, TOO MUCH! I want to taste you but your lips are venomous POISON!!! You're poison running through my veins! You're POISON!!! I don't wanna break these chains… You're POISON!!!
Элис Купер * * *
Не могу уснуть.
День был, конечно, ничего себе, но бывало и похлеще. Это же не повод для бессонницы. Однако вот уже час, как я изучаю потолок моей спальни, а сна все нет и нет…
Последний месяц прошел на автопилоте. Я забрал себе все операции, какие мог - интересные и не очень, и даже откровенное ремесленничество типа аппендицита. Мне некогда думать. Мне не хочется думать. Дома нет сил даже раздеться.
Кимура-сенсей, моя замечательная коллега, говорит, что я заработаю как минимум нервное истощение, и грозится уложить в стационар. Переживает. Кажется, она в меня влюблена. Может, стоит жениться на ней, купить домик на Окинаве и завести десяток детей? С белокурыми волосами, черными глазами и дурной наследственностью…
Я точно перетрудился, раз такое приходит в голову.
Продолжаю пялиться в потолок, слыша рядом легкое дыхание.
Ох, и неприятное это новое чувство.
* * *
…Диван кожаный, очень дорогой и очень белый, так что я на нем теряюсь. Цузуки - нет, он как раз выделяется, как темное пятно в противоположной стороне, притягивающее внимание. Больше в этой комнате посмотреть не на что - приемная главы Института материализована по минимуму. Двери. Столик, на нем одинокий белый же тюльпан в скромной стеклянной вазочке, наполненной молоком. И колода карт.
И мы. То есть я и он. Отдельно.
Проклятье. Не пойму, отчего мне так дискомфортно в его присутствии. Все ж уже минуло и травой поросло. Я хотел, чтобы он сам пришел, - и он пришел. Хотел, чтобы отдался, - так и было, и не раз. Тогда какого черта я вообще до сих пор о нем думаю? Он сделал чудовищную глупость, благодаря чему я до сих пор жив, но это его проблемы. Его мотивы - его проблемы. И давно пора выкинуть все это из головы.
Цузуки нарушает тишину первым - я подозревал, что он долго не продержится.
- Ты… не знаешь, зачем мы здесь?
- Если хочешь спросить, делал ли я что-то запрещенное, то нет, - отвечаю, стараясь контролировать раздражение. Он вздыхает, не вполне удовлетворенный ответом, но другого у меня нет. В сотый раз осматривает комнату и наконец нерешительно тянется за картами.
- Можно немножко убить время… когда я прошлый раз здесь был, Такара-сама принял меня только через четыре часа. Он, наверное, такой занятой.
Такара-сама? Так зовут главу? Это ни о чем мне не говорит, но мозг по привычке цепляется за факт и тут же с сожалением отпускает. Не думать об этом. Забыть. Кто знает - может, в следующий раз они - или, как говорит Цузуки, ОНИ - пригрозят уничтожить даже за неправильные мысли.
- Мы ведь уже играли с тобой однажды, - говорю с усмешкой, и он опускает глаза. Краснеет, кажется, и это чуть поднимает мне настроение. И внезапно в голову приходит идея, совсем неплохая. Если уж действительно придется сидеть здесь несколько часов, то почему нет? - Хотя, Цузуки-сан, я знаю одну замечательную игру и с удовольствием сыграл бы с тобой. Она называется «правда или вызов».
Он пожимает плечами и улыбается, напряженно, но довольно открыто.
- Какие правила?
- Будем тянуть карты по одной. У кого масть старше, задает вопрос. Другой должен ответить на него абсолютно искренне… или если не хочет, то выбрать вызов. А вызов - это желание. Согласен?
Цузуки склоняет голову к плечу, размышляя, а потом говорит:
- Мураки, а… ты сам уверен, что хочешь в это играть?
О чем речь. Конечно, уверен. Может, потому, что знаю один маленький фокус, благодаря которому никогда не проигрываю в карты. Я играл честно лишь раз, на корабле, - и проиграл. Да еще какому-то щенку. Не понравилось мне это ощущение.
- Боишься?
Вместо ответа он придвигает мне колоду.
- Ты первый.
Вот спасибо. Легко тасую карты и беру верхнюю. Король. Цузуки со вздохом вытаскивает семерку.
- Итак, начнем с простого, - сцепляю руки на колене и смотрю на него в упор. - Я часто тебе снюсь? Это не основной вопрос, так что можешь не отвечать.
Он секунду разглядывает свою ладонь и говорит:
- Сейчас реже.
- Тогда расскажи мне сон, который тебе запомнился.
Я почти уверен, что он тут же выберет вызов, но… Цузуки откидывается на спинку дивана, нервно сплетя пальцы, и неуверенно начинает:
- Однажды мне приснилось, что ты разбудил меня там, в Мейфу. Сидел у меня на кровати с букетом роз, кажется… какая-то «Элизабет». А потом сделал мне предложение.
Почти истерический смешок превращается в кашель, и я подношу кулак ко рту.
- И что было дальше?
- Ну, я орал на тебя, что это невозможно… а ты сказал, что достал все документы, и даже в двойном экземпляре, на случай ошибок при подписи. Ты говорил… что хочешь быть со мной… как можно ближе…
Мне вдруг становится не по себе, и я прерываю:
- А потом?
- А потом пришел Тацуми. Я думал, он мне поможет, но он на самом деле меня тебе продал… или подарил, не помню. Он сказал, что я теперь твой… и ты можешь делать со мной что хочешь… и…
Что-то это меня совсем не развлекает. Странно.
- Достаточно, Цузуки-сан, - говорю холодно, может, даже слишком. - Занятное у тебя воображение. Что ж, твоя очередь.
Он берет карту - десятка. Я беру - туз.
- О, да мне везет. Тогда… - секунду обдумываю вопрос, - поговорим о везении. Вспомни тот день на «Королеве Камелии», когда я выиграл. Что ты почувствовал?
Всегда хотел это узнать. Нет, поправочка, не узнать - услышать. Соврешь или нет? Выберешь вызов?
Цузуки смотрит исподлобья, в глазах - лиловые сполохи.
- Если по порядку, то… Ступор. Страх. Интерес.
Надо же. Как… интересно.
- А когда явился твой напарник?
Строго говоря, это уже второй вопрос, и на него можно не отвечать. Но он меня на этом не ловит.
- Облегчение. Сожаление.
Я вскидываю брови - вот как? Какой честный мальчик, прямо начинаю комплексовать.
- А мне нравится играть с тобой, Цузуки-сан, - говорю с удовольствием и тоже опираюсь о спинку, в моем взгляде почти азарт. Всегда нравилось. Это только разминка, а дальше… я тебя уничтожу. Эти ответы с трудом, но дались тебе, однако я приготовил достаточно вопросов, чтобы, как минимум, довести тебя до слез. - Продолжим?
Он берет карту - десятка. Вытаскиваю не глядя - и не могу поверить глазам.
Шестерка!
Как это, мать твою, возможно?
Цузуки смотрит на меня если не с состраданием, то, по крайней мере, без злорадства.
- Потому я и переспросил, хочешь ли ты играть… видишь ли, в этом месте почему-то невозможно ни жульничать, ни даже лгать, даже по пустяку. Я это еще в прошлый раз заметил. Такого с перепугу наговорил, ужас…
Едва удерживаюсь, чтобы не скрипнуть зубами со злости. Вот хрень. Но куда сильнее бесит его уверенность, что я изначально не способен на честную игру.
- Это неважно. Твой вопрос.
Улыбка краешком рта, осторожная.
- Мураки, тебе страшно?..
Вот гаденыш. Нет, такого удовольствия я тебе не доставлю.
- Я выбираю вызов, Цузуки-сан.
Он поднимается на ноги, молниеносно, будто этого ответа и ждал. Или хотел, не знаю. Подходит, почти упираясь в мои колени.
- Тогда… можно я сяду рядом с тобой?
- Чего?
Тяжелый вздох, не поднимая глаз.
- Понимаешь… не знаю, как тебе, но мне очень, ОЧЕНЬ страшно. Так что, пожалуйста, разреши мне сесть рядом, иначе… я сейчас отъеду просто, и все.
Только сейчас замечаю, какой он бледный, губы совсем потеряли цвет. Вспоминаю, как кусал их до крови, но легче не становится. Интересно, он так боится потому, что знает больше меня?
- Это честная игра, - отвечаю наконец, - у меня нет выбора.
Цузуки легко приземляется рядом, секунду медлит и его рука скользит мне под локоть. Подбородок ложится на плечо. И затем выдох, я чувствую его кожей - выдох успокоения и где-то счастья, прерывистый, даже судорожный. Такой выдох стоит целой ночи изнуряющего секса, и желание стряхнуть его гаснет во мне, едва вспыхнув, как сырая спичка. Ладно, пусть.
- Цузуки-сан, - еле слышно, - ты понимаешь, что нам не быть друзьями, так?
- А кто сказал, что я хочу быть твоим другом?
И в самом деле. Валет. Он берет карту с моей ладони - король. Да что ж это такое?!
- Ответь мне… - голос у самого моего уха. - Ты ведь немало убивал, но… не может же быть такого, чтобы совсем без сожаления? Хоть о ком-то ты жалеешь?
- Сестра Ории, - говорю, даже не задумываясь. Не комната, а какой-то гребаный детектор лжи. Ничего, Цузуки-сан, ты еще сам не рад будешь, что начал этот разговор…
Он вскидывает голову, но все равно не может видеть мое лицо, и потому укладывается назад.
- Ты ее убил?...
- Я не знал, что она его сестра.
- И тебе действительно жаль?
- Мне действительно жаль, - отвечаю жестко. - Мибу Харука была воровкой и непростительно дешевой шлюхой, так что рано или поздно Ория сам бы ее убил. Я жалею лишь о том, что случайно лишил его этого права.
Цузуки молчит. Не совсем этого ждал? То ли еще будет.
- Кстати, о шлюхах. Ория передавал тебе привет и сказал, что… если твоему напарнику в прошлый раз понравились его девочки, он подарит ему годовой абонемент.
- Он этого не говорил.
Рука вокруг моей напрягается, а голос упрямый. Как забавно. Здесь же лгать невозможно, забыл?
- Может, не этими словами, но смысл такой. Послушай, Цузуки-сан… - я слегка отодвигаюсь - хочу видеть его лицо. - Давай-ка я расскажу тебе кое-что про Орию, которого, как тебе кажется, ты знаешь. - Цузуки пытается отвернуться, но я удерживаю лицо за подбородок, и он смиряется, глядя почти с вызовом. - Не стоит обманываться его хорошим отношением. Улыбаться - его работа. Видишь ли, Ория - самый талантливый манипулятор и самый… опасный соблазнитель из всех, кого я видел. Мне постоянно приходится наблюдать, как нужные ему люди, от ублюдков с неограниченной властью до бескрышных головорезов, под него циновкой стелются, и не всегда в переносном смысле. Это лишь врожденный дар, помноженный на постоянную практику. Держу пари, ты понимаешь, о чем я, - сначала перед тобой что-то острое… и такое холодное… и беспощадное, как его меч… а потом он будто поворачивает выключатель, и загорается свет. Свет, который греет и завораживает, как мотыльков влечет пламя. Всего лишь игра на контрасте и красоте. Он поворачивает этот выключатель для тебя, но боюсь… ты нравишься ему только потому, что нравишься мне. Это не значит, что у него нет собственного мнения, просто… как бы это сказать, чтобы совсем уж не скатиться в банальность? - в его душе слишком мало места. Действительно мало. Иногда там тесно даже мне одному.
Хм, и чего это я разошелся?.. Отпускаю его, Цузуки молча отодвигается. Несколько секунд сидит неподвижно, а потом говорит то, чего я меньше всего ожидал.
- Значит, я тебе нравлюсь?
Охренеть. Это все, что его волнует?
Дверь открывается, и нас впускают внутрь.
* * *
На убранство кабинета главы Института я обращаю внимание в последнюю очередь. То, что нас встретило, просто убивает меня на месте.
- O, sweethearts! вы, наверное, совсем заждались? Ну простите великодушно, столько дел, прямо на части рвут. Чувствуйте себя как дома, я настаиваю!
Девочке на вид не больше шести. У нее белокурые волосы, завязанные в хвостики большими голубыми бантами в тон платью. Она утопает в кружевах, оборках и воланчиках. От одного вида ее крохотных лаковых туфелек с застежками мне хочется быть как можно дальше отсюда и напиться до отключки.
Кабинет - детская безумца, набитая игрушками всех размеров и форм. Мы, не сговариваясь, синхронно опускаемся на мягкие кресла в виде поистине устрашающих розовых мишек из плюша. Прежде чем разозлиться на Цузуки за то, что не предупредил, замечаю, что у него видок не лучше, чем мое самочувствие.
- Цузуки-кун, sweetheart, что-то не так? - интересуется ангельский голосок. Если бы президент США говорил по-японски, у него был бы именно такой отвратный акцент.
- Нет… просто… в прошлые разы вы выглядели несколько… иначе.
Такара-сама смеется, это звучит так, будто на мраморный пол упала полка с хрустальными бокалами.
- Ах да! Ну сами понимаете, внешность, возраст... а в особенности пол - это так скучно. Будто все время носишь одно платье. Вы еще юны, Цузуки-кун, вот увидите - вам еще ой как надоест!
Дешевка какая, можно подумать, мало было девочек-монстров в литературе и кино... В это время ОНО (не могу называть ее иначе) вдруг поворачивается, уделяя мне все свое внимание, и я рад, что сижу. От ЭТОГО веет такой мощной, давящей силой, что вызывает едва не тошноту, а колени омерзительно дрожат. Проклятье.
Глава Института подходит ко мне танцующей походкой и, прежде чем я осознаю то, что меня ждет, влезает на колени.
- Так это, значит, Вы, - говорит ОНО нежно, изучая меня совсем не детским взглядом, развращенным и очень древним. Мужским до мозга кости. - Красивый… Какой же вы красивый, просто нереально. Я знал… тьфу, то есть знала это, но не думала, что прямо вот настолько. Цузуки-кун, наконец я в полноте могу понять ваши действия. Такая красота и от природы… редкость… sweetheart, да я влюбилась с первого взгляда! И как мне уснуть сегодня ночью…
Не знаю, как реагирует Цузуки, не могу думать ни о чем, кроме бледной ладошки без единой линии у меня перед лицом. К горлу подкатывает противный комок. Черт, если эта тварь до меня дотронется… я закричу и вряд ли когда-нибудь смогу остановиться. ОНО снова одаривает меня плотоядной улыбкой, полной восхищения, потирает между пальчиками прядь моих волос… и прежде чем плюнуть на собственное достоинство и отключиться, я вдруг слышу:
- Такара-сама… я заранее прошу прощения за мои слова… умоляю, не воспримите это как оскорбление, но… пожалуйста, не надо так делать, ладно?
Его голос спокойный и обреченный, как у смертника на последней исповеди. Поверить не могу. Маленькая ручка у самой щеки замирает, а потом глава Института спрыгивает с моих колен, старательно расправляя оборки на платьице.
- Цузуки-кун, я потрясена. Не знала, что вы такой собственник! Но повторюсь - могу понять, таким сокровищем не хочется делиться.
Чуть позже, когда волна облегчения отхлынет, останется лишь досада, но пока я наслаждаюсь моментом. Надеюсь, Такара-сама не читает мысли, а то узнала бы о себе немало лестного. Цузуки садится рядом, на подлокотник в виде медвежьей лапы, и сплетает с моими ледяные пальцы. Дрожат. Я давлю в себе благодарность, обжигая гневом, заливая злостью. Неужели так заметно было? Как со стороны, должно быть, комично - крошечная девочка до полусмерти перепугала двух вполне взрослых и адекватных мужчин… хотя в адекватности Цузуки я сомневаюсь все больше, с каждым его поступком.
- Что же, sweethearts, - ОНО с легкостью переставляет его кресло, которое весит не меньше ее самой, и садится напротив, непринужденно болтая ножками, - перейдем от лирики к делу. Начну с того, что несмотря на вековые традиции мы все же несовершенны и бывает, что допускаем огрехи в предвидении будущего. Поэтому мы иногда прибегаем к таким исключительным мерам, как пересмотр контракта.
Бросаю взгляд на Цузуки и вижу, как он медленно зеленеет. Если и придется падать в обморок, то хоть не в одиночестве. Маленькая тварь замечает это и не без удовольствия всплескивает ручками:
- Ох, да не бойтесь так! Все будет хорошо, вот увидите. Как вы помните, Мураки-кун, мы вернули вас к жизни, поставив условие не убивать, чтобы не нарушать баланс. Ведь с вашей смертью убийства бы прекратились, не так ли?
Я киваю и… кажется, начинаю понимать, откуда ветер дует.
- Но вы все это время так усердно работаете! Мы не подумали, что со смертью вы и спасать людей перестанете, так что вышла маленькая накладочка. За те восемь месяцев, что вы живете по контракту, сотня людей, которым было суждено умереть, выжили. Вы трудоголик, Мураки-кун, да к тому же прекрасный специалист! И поэтому мы вынуждены предложить вам новые условия.
Улыбаюсь. Уже почти могу.
- Я вас ВНИМАТЕЛЬНО слушаю.
Такара-сама улыбается в ответ во все тридцать два, или сколько их там у нее.
- Наш Институт предлагает вам уравновесить число пациентов соответствующим количеством смертей. Здорово, правда?!
Цузуки бросает на меня взгляд-вспышку и тут же опускает глаза.
- То есть… - повторяю я осторожно, - мне будет позволено убивать столько людей, сколько я спасаю?
- Вот и-мен-но! - Глава Института подпрыгивает от восторга так, что платье взлетает парашютиком вокруг ее маленьких ножек. - Вы рады? Это ведь прекрасные условия!
Да… это… Не ожидал. Рад, наверное. Не знаю. Конечно, рад.
- А если я не соглашусь?
Сам не верю, что сказал такое. Цузуки по-прежнему не смотрит на меня, зато у Такары-сама открывается ее милый кукольный ротик.
- Это отчего же, sweetheart?
- Просто вопрос. Что, если я не соглашусь?
- Ну… мы не можем заставить вас убивать. То есть можем, но не станем, закон есть закон. Контракт действителен, и в вашем праве продолжать жить по своему усмотрению. Если, конечно, Цузуки-кун в свою очередь не захочет пересмотреть условия.
- Я? - спрашивает он, подняв наконец голову. - Зачем?
- Если Мураки-кун намерен принять наше предложение, вы вправе аннулировать контракт в любую минуту. Ведь совсем другое дело, если он снова станет убийцей… верно? Вы на это не подписывались. Так что одно ваше слово - и Мураки-кун в момент окажется там, где должен быть уже восемь месяцев, - в мо-ги-ле… О, sweetheart, мне так жаль! - судя по личику, сейчас заплачет. - Вы слишком хороши собой, чтобы гнить в земле, но мое мнение тут роли не играет.
Помалу перевариваю и ловлю себя на мысли, что теперь сам не могу встретиться с Цузуки глазами. Боюсь, что ли? Моя жизнь снова в его руках, и от раздражения начинают ныть зубы.
- Так что скажете, Цузуки-кун?
Все же смотрю на него, и зря. Он глядит вниз, на лаковую туфельку Такары-сама, будто высматривает там ответ, как в стеклянном шаре. А потом говорит:
- Я оставляю все как есть.
- Хотите сказать, какое бы решение ни принял Мураки-кун, вы свою подпись не отзовете?
- Нет.
Вот это да. Он же не думает, что я сделаю ответный благородный жест и откажусь от новых условий? От ТАКИХ условий?
Нет… кажется, не думает.
- Я и не сомневалась! - ОНО сложило ручки в молитвенном жесте, глядя на него с умилением. - Только увидела Мураки-куна… и не сомневалась даже. Как можно его убить своими руками?!
Еще как можно. Даже опыт есть, да, Цузуки-сан? Я за тот скальпель зла не держу, это, как говорит Ория, «рабочий момент». Но помню. Такое не забыть.
- В общем, поразмышляйте до утра, sweetheart, - снова мне, - и надеюсь, ваше решение будет очевидным. А к вам, Цузуки-кун, вопросов больше нет. Так что не смею вас задерживать!
У дверей мы чуть ли не сталкиваемся, потому что Цузуки по-прежнему не смотрит на меня, его плечи опущены. Неужели вот так позволят уйти? Тянусь к дверной ручке и почти не удивляюсь, когда нас останавливает звонкий голосок:
- До чего ж вы потрясающая пара, у меня просто нет слов! Ну поцелуйтесь, что ли, ведь все так прекрасно складывается!
Дома у меня есть кукла, похожая на Такару-сама как две капли воды. Клянусь, если выберемся живыми, я разобью ее на самые мелкие кусочки и спущу в унитаз.
Цузуки медленно поднимает голову, глаза его прозрачные и непонятные, я почти вижу в них свое отражение. Мне не очень нравится, что я вижу.
Он обнимает меня за шею холодными руками.
- Цузуки-сан, - говорю без голоса, повернувшись так, чтобы не было видно, - не делай то, чего не хочешь в угоду этому поганому извращенцу.
- Хорошо, не буду, - отвечает он тихо и целует меня. Или я его. Не знаю точно.
Всего лишь знакомый вкус среди хаоса, тепло среди убивающего холода. Минутная слабость, брешь в броне, я заделаю ее наглухо, только позже. Когда покинем это проклятое место.
Наши губы едва касаются.
Я смыкаю руки вокруг него, едва касаясь. Едва касаясь, он берет мое лицо в ладони.
И в какой-то никем не обозначенный момент вдруг прижимаю его к себе, он почти впивается ногтями мне в лицо, и поцелуй переплавляется в укус, короткий, как удар тока.
Больно.
Пытаюсь отстраниться, он тоже. Выходит плохо. Стоим, соприкоснувшись лбами.
- Так прекрасно… - Такара-сама утирает носик белоснежным кружевным платком. Ее тело устало от неестественной трансформации и постепенно меняется - голубые глаза уже затянуло тусклым обсидианом, а голос становится все ниже. - Ох, sweethearts, с каким удовольствием я оставил бы кого-нибудь из вас себе… но не могу разбить другому сердце. Так что уходите, пока я не передумал!
Комната теряет форму.
Выходим за дверь, не оглядываясь.
* * *
Сразу даже не соображаю, где мы. За спиной лифт. Чуть дальше по коридору - моя квартира.
Как удобно, можно экономить на такси.
Мы опираемся о стену по разные стороны лифта. Цузуки, все еще бледный, пропускает волосы сквозь пальцы, но только сильнее разлохмачивает.
- Страшно было? - наконец беззвучно спрашивает он, и я фыркаю.
- Я выбираю вызов.
Он приподнимает брови в немом удивлении.
- А… ну тогда… позволь сварить тебе кофе.
В этот раз брови поднимаю я. Ничего себе.
- Цузуки-сан, ты пытаешься меня соблазнить?
- Соблазнить, я? Не знал, что ты НАСТОЛЬКО любишь кофе.
Прислоняясь плечом к стене, рассматриваю его. На бледность выливается едва заметный румянец и тут же пропадает.
- На самом деле… это просто повод попасть к тебе на кухню. Я когда волнуюсь, офигеть как есть хочу.
В таком случае ты, мой милый, волнуешься круглые сутки. Собираюсь сказать, что у меня не ресторан, но слышу собственный голос почти с удивлением:
- Ория каждые две недели методично забивает мне холодильник, хотя употребить это все нереально и за месяц. И ты чрезвычайно меня обяжешь, если съешь хотя бы часть.
В его замученном взгляде появляется здоровый интерес.
- Ух ты. Он думает, что ты плохо питаешься?
- Он думает, что лишние полгода возраста позволяют ему быть мне матерью. «Кадзу, не кури в постели, Кадзу, возьми отпуск…» Он вообще слишком много думает.
- Он тебя любит.
- Я его тоже люблю. Но не заставляю же делать флюорографию по десять раз на год.
Цузуки улыбается.
- А еда готовая или только продукты?
- Только не говори, что умеешь готовить. Мне не нужна еще одна мать.
Он отлипает от стены и идет ко мне, однако останавливается лишь у входной двери. Опирается спиной.
- Тебе не нужен друг и не нужна мать. А кто тебе нужен, Мураки?
Снова фыркаю и отодвигаю его с дороги, чтобы открыть дверь.
- Я выбираю вызов.
…Как же хорошо дома. Голода не чувствую совсем. На кухне Цузуки роется в холодильнике, я слышу только шорох, стук и возгласы типа «ой, а это из чего? ну класс… вкуснота какая…» Чем бы дитя не тешилось.
Когда ты заговоришь об этом, Цузуки-сан? О новом контракте? И с чего начнешь? Может, поуговариваешь меня немножко?
И почему ты ведешь себя так, будто это тебя совсем не колышет?
- Точно не голоден? - спрашивает он издалека, и я прикрываю глаза.
- Нет.
- Я не Ория и не твоя мать, но есть надо. Кстати, ты выбрал вызов! Как насчет чего-нибудь приготовить, глядишь, аппетит проснется.
Не понимаю, чего он добивается. Вообще его не понимаю, и это злит.
- И ты съешь или выпьешь все, что бы я ни приготовил, Цузуки-сан?
Если бы он видел сейчас мое выражение лица, мигом телепортировал бы обратно в свою Мейфу. Но он не видит.
- Можешь не сомневаться!
Сам напросился.
Выхожу на кухню. Цузуки обнимает холодильник с откровенно счастливым видом. Заглядываю внутрь, всеми силами стараясь избежать контакта, и достаю оттуда две вещи, при виде которых на его лице появляется мягко говоря недоумение.
- Давным-давно я познакомился с одним студентом из СССР… - По мере того, что я делаю, глаза его все круглее. - Он научил меня этому замечательному коктейлю. Не помню, как это называют на родине, но мы прозвали его «коктейль Молотова», потому что действие сходное… особенно утром. В оригинальном составе должен быть спирт, и у меня его нет, к сожалению, так что обойдемся водкой.
Мне тошно даже смотреть на это. Впервые отведав спирта со сгущенкой на вечеринке в общежитии мединститута, закончившейся всеобщей невменяемостью и повальным грехом, наутро я страстно хотел умереть или никогда не рождаться. Если бы не одно примитивное заклинание, ей-богу наложил бы на себя руки.
- Морозилка сломалась, - говорю с невозмутимым видом, размешивая этот геноцид в бокале. - У тебя есть фуда, которая сделает лед?
- Нет вообще ни одной. Иметь при себе оружие на встрече с Такарой-сама невежливо… и смертельно.
Охотно верю.
- Тем хуже для тебя.
Цузуки с сомнением смотрит на бокал, потом вздыхает и пьет. Его передергивает, но он мужественно выливает все в себя практически залпом. Ну да, у всех шинигами, очевидно, уникальный обмен веществ, но это не значит, что у них не болит голова.
- Вкусно?
Он мотает головой, глядя почти жалобно.
- Фу.
- Я предупреждал. И будь добр, убери бардак, который ты здесь развел.
Ухожу, падаю на диван в гостиной, развязав галстук и наслаждаясь кратковременным одиночеством. Он там еще? Или хватило ума уйти по-английски?
Ни хрена. Появляется осторожными шагами, глаза блестят, будто посыпанные бриллиантовой крошкой, движения скованные и одновременно очень ловкие.
- Мы изменили правила игры?
- Тебе же не по душе, что я жульничаю в карты, - отвечаю, откинувшись назад и глядя на него с ленивым превосходством. - Так что давай по очереди, если тебе еще не надоело.
- Не надоело, - откликается он эхом.
- Тогда мой ход. Цузуки-сан, почему ты еще здесь? Чего ты от меня хочешь?
Он глядит из дверного проема, очерченный золотистой аурой света, взмах ресниц - лиловая вспышка.
- Я выбираю вызов.
- Тогда удиви меня. Это приказ.
Цузуки подходит, очень медленно, как недавно в приемной Института.
- Тебе снова страшно, и ты хочешь сесть рядом? - спрашиваю с едва заметной издевкой.
- Не совсем.
Он вклинивается между моих колен, и затея уже не кажется мне такой уж удачной.
- Цузуки-сан…
Секунду смотрит сверху вниз, а потом опускается на пол. Сильнее разводит мне колени, опирается на них локтями.
- Цузуки-сан, что ты творишь?
- Смотри, как я могу.
Наклоняется и… расстегивает пуговицу без рук. Цепляет зубами молнию и плавно тянет вниз.
- Очень мило, - отвечаю я спокойно, хотя крошечный кусочек моего самообладания и впрямь потерян. - На ком тренировался?
- Ни на ком, - отвечает он, разогнувшись, но не поднимая головы. - Наблюдал только.
- Цузуки-сан... Не стоит делать то, чего не хочешь.
- Ты мне это уже сегодня говорил.
- Тогда не стоит делать то, чего не хочу я.
- А ты… не ВЕСЬ так думаешь.
И тут со мной происходит то, чего не случалось со времен младшей школы.
Я краснею! Что называется, до корней волос.
Охренеть можно. Какой-то… малолетка заставил меня, МЕНЯ краснеть! К счастью, Цузуки не видит, потому что головы так и не поднял - вижу только его затылок со спутанными волосами. Не мудрено, представляю, какого цвета он сам после такой заявки. Медленно вдыхаю-выдыхаю, прежде чем спросить:
- Зачем тебе это?..
- Ну, во-первых, это часть долга за театр. А во-вторых… мне нравится звук, который ты издаешь, когда кончаешь.
Нет… он не мог такое сказать. Ни при каких… Он не… В ту же секунду его горячий рот наезжает на меня, и мысли слипаются в бесформенный ком.
* * *
Коктейль Молотова, да? Удиви меня, да?
Первый жадный напор спадает, и он неспешно водит рукой по всей длине, облизывая без остановки, как мороженое. Почти прикусывает, и я убиваю в себе вскрик. Часть сознания, что еще не погребена под этими мучительными движениями, выдает на-гора последнюю связную мысль - эффект от его действий не зависит ни от техники, ни от практики. Он старается, но мог бы и не стараться, потому что девяносто девять процентов дела за аурой шинигами, клокочущей вокруг нас грозовым облаком, нашептывающей наркотические сказки, оплетающей нитями неописуемых пыток, где боль - уже давно не боль. А старается он потому… что ему это нравится, наверное.
Не признаюсь даже себе, но я с самого первого раза хотел снова почувствовать эту потрясающую запредельную мощь. По крайней мере, тело мое заходится от восторга и плевать хотело на все умственные экзерсисы по поводу самоконтроля и отстраненности. Не… могу… уследить… за всем… хочу сгрести его за волосы и оторвать от себя, но рука делает совершенно обратное движение… и он меня выпускает.
Только не это.
Надеюсь, я не вслух...
Потерпи, уже скоро.
Это он сказал? Вроде бы. Я распадаюсь на части.
Он выпутывает из волос мои пальцы. Потом снова наклоняется, быстро втягивает так глубоко, как может, и начинает выпускать, по миллиметру, сжимая сильно и медленно, очень медленно… не-вы-но-си-мо. Дойдя почти до конца, он вдруг делает резкое движение вниз, и я кончаю.
Молча ли, нет - не слышу. В голове будто петарда взорвалась.
Это нельзя так… это надо прекращать.
Цузуки обнимает меня, уткнувшись в грудь, и я обнимаю его. Пока не осознаю это и не убираю руки. Он вздрагивает, но молчит.
Вот это да. Обычно понятия «Цузуки» и «молчит» мало совместимы с реальностью.
- Ничего? - наконец спрашивает он. Я даже не сразу соображаю, о чем речь.
- В смысле?
- Я вообще-то не очень умею. Так что вряд ли получилось тебя удивить.
«Еще как», - думаю я и говорю:
- Сойдет. Как насчет чего-то действительно особенного?
Цузуки задумывается, в то время как я стараюсь не замечать жар его тела через одежду - и его, и мою. Перечисление клинических симптомов поражения эболой помогают, но мало. Что там еще такое есть? Моровая язва? Бубонная чума? Геморрагическая лихорадка с разжижением внутренних органов… Такара-сама? О… это уже лучше.
Внезапно он вскакивает на ноги, и меня буквально холодом обдает от этой потери.
- Знаю, - тянет меня за руку, и я нехотя встаю. - Тебе понравится.
Обхватывает за шею и тянется, будто за поцелуем, но когда я непроизвольно наклоняюсь, вдруг исчезает. Потом снова появляется. Не успеваю и слова сказать - секундный мрак в глазах, и мы оказываемся на кухне. Снова мрак, укладывающийся в один взмах ресницами, - и мы в кабинете. Чудеса телепортации.
- Это все?
- Неа, - шепчет он и снова исчезает, тает в руках, как призрак. С маленькой разницей - я вижу, как его одежда падает к моим ногам.
Секунда - и Цузуки обнимает меня со спины. Остался один слой одежды - мой - и игнорировать его тепло становится все менее возможным. Руки смыкаются, лезут под рубашку, потом начинают расстегивать пуговицы, начиная с последней.
- Тебе бы стриптизером работать, Цузуки-сан, - произношу как могу равнодушно. Как уж могу… - Цены б тебе не было.
- Мы все проходим курс телепортации после смерти… трехмесячный, но у меня ушло два года. Я не особо способный и до сих пор далек от совершенства, вон Хисока в десять раз лучше справляется. Но если позволишь - попробую кое-что… теоретическое.
- Я после этого хоть в муху не превращусь? А то…
Договорить не успеваю. Мгновение в полумраке кабинета мне кажется, что я вижу себя со стороны… но это только одежда, миг удерживающая форму тела и падающая на пол бесшумными складками. Следующее, что я вижу - потолок спальни.
Цузуки приподнимается надо мной, опираясь на руки.
- Получилось! - говорит он с неподдельным удивлением. - Я… никого еще так… не раздевал.
Поздравляю, могу о себе сказать то же самое. Никто еще не укладывал меня в постель подобным образом. Смотрю в его глаза - они буквально сверкают от восторга, надо же, пасьянс сошелся. Это еще не значит, что желание сбудется.
- Неплохо для первого раза. Еще сюрпризы будут?
Улыбается, в глазах озорство. Что ты задумал, черт тебя побери? Боюсь, на сегодня с меня доста…
Тьма. Комната меняется, становится меньше и светлее. За окном - то ли снег, то ли… поверить не могу. Запах сакуры… Это что, Мейфу?!! Все происходит молниеносно - Цузуки исчезает с меня и появляется через пару секунд, показавшихся мне годами. Пара секунд в одиночестве на небесах… Может, в другое время я оценил бы этот перфоманс, но не сейчас - мы снова дома, и я хватаю Цузуки за горло, сублимируя возбуждение яростью.
Что-то часто я стал это делать в последнее время…
- Да что ты себе позволяешь? - шиплю со злобой. - Сдурел, что ли, мать твою?!!
Он сжимает мое запястье, выговаривая «прости» одними губами, но страха в глазах недостаточно. Подождав, когда я ослаблю хватку, протягивает мне сжатый кулак.
- Вот… мне показалось это хорошей идеей. Они не вянут, а если сожмешь - пахнут еще сильнее. Вряд ли ты такое раньше видел.
На ладони горка розоватых лепестков, источающих сильный сладковатый аромат. Цузуки подбрасывает их вверх, и они медленно осыпаются на нас, как нетающие снежинки, и запутываются в волосах. Вечная сакура…
- Лепестки, Цузуки-сан? - спрашиваю с наигранным удивлением.
- Тебе можно, а мне нельзя?
Осторожно вынимаю из его волос невесомый кусочек Мейфу. Видя, что я вроде уже не злюсь, он с полуулыбкой тыкается мне в плечо и возвращает в горизонтальное положение. Кружится голова - от телепортаций? От этого запаха?
Сам за собой не уследил - глажу ладонью по боку, по бедру, непроизвольно закидывая на себя его ногу. Как он терпит с такой эрекцией? Я и то уже на последних бастионах - тело начинает назойливо ломить, и даже незабываемый образ Маленькой Мисс Sweetheart не помогает. А он ничего держится - только дыхание резче и кожа отвечает на касание дрожью. Черт. Как жарко… От попытки изменить положение только хуже, потому что его намерения совершенно противоположные - лишь секунда замешательства, и Цузуки оказывается подо мной, зацепившись ногами так, что не сбежишь. Вот это уже слишком. Даже для меня слишком.
- Мне… продолжить пытаться… удивить тебя… или ты задумаешь… что-то другое? - спрашивает он, старательно дыша между словами. Не знаю, смогу ли ответить так же связно.
- И ты… сделаешь все, что я скажу?
- Постараюсь.
- Даже… если я прикажу… тебе уйти?
Цузуки хочет вздохнуть, но только судорожно забирает воздух в легкие.
- Вот это вряд ли.
- Что так?
- Да потому что… ты держишь меня так… что я задохнусь сейчас.
Черт. И правда. Чудовищным усилием поднимаюсь на руках.
- Только поэтому?
- Ты не это… не беспокойся, - он гладит меня по спине, в то время как руки мои уже предательски дрожат. - Я уйду, скоро. Но... если не очень возражаешь, можно мне побыть с тобой еще немножко? Потому что потом… когда ты подпишешь новый контракт… я, наверное, уже не смогу.
Голос его - горячий и горький шепот. От него у меня во рту горечь. Во мне вскидывается гнев и тут же опадает огненной пеной. Это не шантаж. Это правда, как он ее видит. Он полностью уверен, что я далеко не настолько заинтересован в нем, чтобы отказываться от такого предложения. Твою мать. Ему действительно жаль. Жаль расставаться со мной. И отговаривать не станет, потому что не первый год меня знает. И помнит, как хреново было мне эти месяцы новой жизни. Ему даже в голову не приходит, что я могу отклонить столь выгодный контракт.
А я могу?
Ну что за бред.
Тем временем Цузуки, сам того не замечая, начинает потихоньку ныть от невыносимого напряжения, но в этот раз упорно оставляет инициативу за мной. И я медленно опускаюсь на него всем весом. Что ж, мы оба прошли точку невозвращения, к чему теперь притворяться, что до берега рукой подать?
Заниматься любовью на цвету сакуры из страны мертвых…
То есть сексом, я хотел сказать. Сексом. Я только это хотел сказать.
…I hear you calling and it's needles and pins… and pins…
- Не делай того, чего не хочешь, - шепчет он.
- Хорошо, не буду.
Огонь размазывается по коже жидким напалмом, мириадами покалываний. Его колени сжимают меня, я делаю неосознанное движение бедрами, и нытье тонко рвется на всхлипы.
I want to hurt you just to hear you SCREAMING my name…
Не хочется делать больно - и от этого желание причинить еще большую боль. Но это можно отложить на потом. Я и так слышу в этих всхлипах свое имя.
- Пожалуйста…
Don't want to touch you but you're under my skin… DEEP IN…
Наконец целую, и его рот с готовностью влипает в мой. Пульсирующий жар… но это еще не весь жар.
I want to kiss you but your lips are venomous POISON…
You're poison running through my veins…
Его тело открывается и буквально всасывает меня, без смазки, без усилий. Ощущение погружения, будто в трясину. Звуки, что он издает, - почти плач.
You're poison…
Интересно, я тоже плачу?
I don't wanna break these chains…
MY POISON…
Странная хрупкость и нежность. Скользящие прикосновения и дыхание, никаких зубов и ногтей. На его губах нет крови. На его губах всегда кровь, когда я целую его, но сейчас ее нет. Вкус только сладкий и чуть приторный от коктейля. Трясина… Топь…Чем больше усилий, тем быстрее… Не знаю, дышу ли. Живу ли. Цузуки подо мной будто бьет нескончаемая судорога. Последняя частичка сознания, желающая выбраться, тонет. Аура шинигами, как беззвучное торнадо из тьмы и розовато-белых лепестков, встает стеной - не пробиться.
Рывком заставляю его сесть, и от резкой смены угла он вскрикивает, задыхаясь, запрокидывая голову. Обхватывает меня руками, ногами, так тесно, как может, мой язык утопает во впадинке на его горле. Я не кусаю - боюсь, что боль - его ли, моя ли - в момент отрезвит, и все рухнет. Я не кусаю, потому что не хочу.
Все не совсем так, как раньше…
Помогаю ему двигаться, пока он не находит новую точку опоры. Это слишком глубоко… нам не выбраться. Наконец Цузуки приостанавливается, облизывая мне ухо, и удары сердца - моего ли, его ли - чуть ли не оглушают меня. Пальцы беспомощно скользят по истекающей спине.
- Сде-лай-что-ни-будь… - он едва выталкивает слоги, - не-могу-больше…
Его дыхание на грани визга, его тело - топка. Впервые в жизни вдруг хочу почувствовать то же, что и он… этот жар внутри себя… знаю, что никогда не позволю, но хочу, и это пугает.
Просовываю руку между нами и обхватываю его член, чуть ли не обжигаясь. В этот момент Цузуки впивается зубами мне в плечо.
Укус обрушивает лавину оргазма. Меня накрывает.
Нас?..
Все совсем не так, как раньше… Дольше, сильнее и больнее, электрошок. Я видел, как кончают от разряда током, но не подозревал, что при этом чувствуют.
Так нельзя...
Я пожалею об этом. Но потом.
Мы вплавились друг в друга под воздействием высоких температур. Даже наконец ложась, я укрываюсь его телом, потому что в самую незаметную щель вмиг проникнет холод… а так можно остывать еще довольно долго.
Не уверен, что он в сознании, пока не слышу тихий и чуть хриплый голос:
- Мы умерли?..
- Нет, - отвечаю, и собственный голос кажется чужим. - Мы живы.
На самом деле никогда не ощущал, что я настолько жив.
* * *
…Цузуки спит, а я нет.
О том, чтобы идти в душ, не может быть и речи. Это странно, при моей-то патологической чистоплотности. Но я не чувствую себя грязным, мне абсолютно, на все сто комфортно. Зато я смутно понимаю, что… если сейчас мы разделимся, то это уже навсегда.
Что происходит? Я ненавижу всякую зависимость, однако… я всегда был зависим от убийств, хотя даже себе не признавался. И осознал это в полной мере, лишь когда Тварь-Из-Института пообещала все вернуть. Щедро, но это означает вернуть и зависимость тоже. Порабощающую, управляющую, разрушительную, без которой уже почти не больно… Надо же - проливал кровь как воду столько лет, а спустя всего несколько месяцев уже ни в чем не уверен.
Я сильный, я смог. Черт, да это почти гордость. Соглашусь ли я на дозу героина, пройдя кошмар полной реабилитации?
Хелло, меня зовут Мураки Кадзутака, я маньяк-убийца с двадцатилетним стажем.
Хелло, Мураки!
Я не убиваю уже восемь месяцев.
Аплодисменты…
Зависимость означает, что кто-то (или что-то) сильнее меня. Вот с этим мириться неохота. Никто и ничто не имеет права мной управлять. Я отстраняюсь, совсем чуть-чуть, чтобы взглянуть в лицо Цузуки. Вырубился, как обесточенный, даже глаз не открыл - а руки хрен расцепишь...
Ни синяков, ни кровоподтеков… губы припухли, но никаких кровавых ран. Они не зажили - их не было. Единственная отметка в этот раз на мне, ощущаю ее тянущей болью. Что происходит? Лишь меняю одну зависимость на другую? Тогда за мной только выбор.
После убийств у меня не остается ничего, только яркие воспоминания и ощущение потрясающей правильности миропорядка. Цузуки - то же самое, он не принадлежит мне, и когда я с ним, эффект где-то сходный.
Новый наркотик.
Но зависеть от него... нет, это неприемлемо.
Тогда зачем я вообще рассматриваю этот вариант? Не по той же причине, по какой никак не могу отпустить его… заставить убраться вон и спокойно уснуть? Я ведь так устал.
И мне страшно…
Трудно выговорить. А Цузуки с такой легкостью признается в этом. Он дважды за сегодня хотел от меня этих слов. Но я произношу их вслух только потому, что он спит и не слышит.
- Мне страшно.
Мне… еще как-то.
Ох, и неприятное это новое чувство. Надо спросить у Ори, как оно называется.
* * *
Просыпаюсь от звука льющейся воды.
Лежу долго и неподвижно, но вода все льется, а его все нет. Он там не меньше получаса, а то и больше. Наконец шум затихает, дверь осторожно открывается, и я притворяюсь спящим. Не знаю, почему.
Цузуки останавливается возле кровати, дыхание у него какое-то сбитое. Исчезнет? Мне дурно от одной этой мысли. Все снова повиснет в воздухе, а я хочу определенности, хочу додумать до конца мою мысль о зависимости, хочу ощутить под ногами твердь. Каким ни будет решение, я приму его прямо сейчас.
За секунду до того, как собираюсь что-то сказать, он неслышно скользит на кровать рядом, но не ко мне. Наоборот - отворачивается. Через минуту-другую осторожно кошусь в его сторону - и только замечаю, как вздрогнули плечи.
Не успеваю за собой. Руки сами переворачивают его на спину, Цузуки сопротивляется, но физически я всегда был сильнее. Сразу даже не понимаю, что вижу, - глаза его покрасневшие и опухшие, ресницы слиплись.
- Цузуки, ты чего? - спрашиваю почти с растерянностью. - Что случилось?
- Да нормально все, - он снова пытается отвернуться, - спи давай …
Не позволяю, держу за запястья, и наконец он смиряется. Просто лежит и смотрит уже почти сухими мерцающими глазами.
- Мне пора, да? - произносит со вздохом, от которого хочется ему оплеуху отвесить.
- У тебя со слухом как? Подозреваю, что «тебе пора» и «что случилось» все-таки не одно и то же. - Моя челка касается его лица, и Цузуки забавно жмурит левый глаз. - И мне хотелось бы знать, почему ты ревешь в ванной в три часа ночи.
- Я выбираю вызов…
Отпускаю его, поднимаюсь на ноги. Он все так же лежит и смотрит, его поза покорности совсем не вяжется с взглядом - собранным и каким-то взрослым, словно решение уже принято и неоспоримо, и теперь хоть плачь, хоть бейся головой об стенку.
- Хватит игр, - говорю наконец.
- Хватит игр, - послушно повторяет он, не сводя с меня глаз. Хочу сказать «дождись меня» - и не говорю. Хочу сказать… еще что-то - и молчу. Я просто отворачиваюсь от этого взгляда и ухожу в ванную.
Когда вода течет на голову, все мысли исчезают. Но сейчас это не особо в помощь. Уже закрыв кран, я вдруг осознаю, что назвал его просто Цузуки впервые в жизни. Заметил он? Не знаю. Какая разница? Пусть катится на все четыре, если хочет, это лишь все предельно упростит.
Возвращаюсь. В спальне темно и тихо. Я ожидал этого, но все равно…
Сажусь на кровать, там все еще разбросаны слезинки бессмертной сакуры. Захватываю несколько и пытаюсь растереть между пальцами, но ничего не выходит - их хрупкость иллюзорна и обманчива, только аромат становится резче.
Как-то мне… ну не так.
И тут на кухне хлопает дверца холодильника.
…Надо же. Никогда прежде не замечал, какой это приятный звук…
* * *
Хелло, меня зовут Мураки Кадзутака, я хирург с мировым именем.
Хелло, Мураки!
Вот уже… десять секунд я не чувствую пустоту внутри себя.
Аплодисменты…
* * *
Если я и пожалею об этом, то потом.
I’m in serious SHIT! I feel totally LOST!
If I’m asking for help, it’s only because
Being with you has opened my eyes
COULD I EVER BELIEVE SUCH A PERFECT SURPRISE!
tatu
Конец.
