Брачные привычки волков...[ориджинал]

Я его совершенно случайно увидел. Его, по ходу, вообще, никто не должен был заметить. Он проходил мимо, прижимаясь к стене. У него вся рубашка в крови была. И безумные совершенно глаза – красные. В натуре, красного цвета. Я это сразу заметил, потому, что они в темноте светились. А кровь медленно стекала по его шее, дальше по груди – рубашка-то расстегнута была совсем. На штаны кожаные капало. Он волосы с лица отвел тыльной стороной ладони, потому, что руки у него тоже испачканы были. Сережки серебряные на ухе блеснули. Два колечка. На одном ключик был, что ли…не понять.

Красивый он был – охуенно. Волосы темные. Глаза я рассмотреть не успел, он только мельком на меня посмотрел и дальше пошел.

А я кого-то трахал, поэтому не смог за ним пойти.

Мы уже потом нашли одного нашего парня. Мертвого. Напополам взрезанного. Не очень приятное зрелище…

Он ждал меня на улице. Там, в склепе, когда убитого парня нашли, все рванули кто куда. А этот темноволосый парнишка, полуголый, мокрый как мышь, сидел по-турецки - скрестив ноги, на лавке. И смотрел на меня своими красными глазами.

Тут в поселке колодец есть, видимо он успел смотаться – искупаться. А рубашку куда-то выкинул.

И он знал, что я его заметил.

Его светлая кожа казалось бело-синей в ночи. Луны не было. Он курил, прищуренными глазами посматривая на меня. Красная точка сигареты освещала его губы. Такие…клевые.

Потом он отшвырнул окурок, подошел ко мне и улыбнулся. Как будто мы были давно знакомы. Я шел за ним, держал его за руку и я испытывал чувство дежавю: я уже шел с ним, уже прикасался к этим холодным пальцам и мокрому плечу. Я даже знал, куда он меня ведет – на кладбище. И совсем не боялся. Он меня и пальцем не тронет.

Его линзы, я решил, что это линзы, когда увидел мутноватый узкий зрачок, светились. Наверное, это было страшно. А мне было похуй.

Чем дальше он меня уводил от домов, все темнее и жарче становилось. Темнее, потому, что на кладбище нет фонарей, а жарче – потому, что мы придвигались все ближе друг к другу. Я обнял его за талию, а он положил руку на мой затылок и перебирал тонкими пальцами.

Мы перешагнули ограду и зашагали вдоль могил. Воздух был прохладный, но я весь горел – я хотел этого парня, кто бы там он ни был.

Потом нам обоим вдруг стало страшно. Мало ли какая нечисть здесь ночью шляться будет! Мы совсем плотно прижались друг к другу.

Он завел меня в самую глубь и остановился так резко, что я налетел на него. Прижался на секунду лицом к его мокрым волосам. Он пах великолепно. Парнем. Так, как и должен был. Я знал, что у него будет именно этот запах.

Он вдруг повернулся ко мне, притянул к себе, поглаживая по спине. Я тоже его обнял, положил ему сразу руки на попу. Пошлый я…А ему кажется понравилось, потому что он мне в рот простонал. Мы уже с ним целовались. Совершенно похабно лизались. У него такие губы…такие…такие словом…сладкие. Мягкие. Непослушные. Мы еще и улыбались, поэтому поцелуи во что-то ненормальное превратились. Но мы все равно продолжали. Я его губы облизывал. А он дразнил меня, кончиком языка прикасался к моему языку. По-всякому целовались, короче. Он на мне висел просто, а я и не чувствовал его веса.

Я его гладил, куда дотянуться мог, а он только прогибался, куда мои руки приказывали, и дышал громко. Я его подхватил на руки – мы одного роста почти. Он чуть выше, ну, может на кроссовках подошва больше. Короче, посадил я его на край могилы, сам перед ним на колени опустился. У него такая кожа горячая…она мне просто пальцы и губы обжигала. Горло, такое беззащитное; и плечи, грудь, ребра. Я когда до его сосков добрался и сжал губами - он просто взвыл. Выгнулся весь. Я еще и прикусил небольно, расстегнул его штаны. У него в паху вообще жара, как в джунглях была. Он уже мокрый был. Стояло, конечно, не хуже, чем у меня. Он замолчал, закусил пальцы. Только бедра подавались мне навстречу, вздрагивали. Я ему сначала рукою. У него такие глаза бешеные были…Черные, кажется, даже сквозь красное просвечивали; я, как глянул мельком в его лицо, чуть не заорал – такое лицо искаженное, оскалился - зубы белые, острые…ну, чисто вампир. А еще и глаза эти…

А у меня ничего нет, ни геля какого-нибудь, даже презервативов нет. Я тогда про резинки даже не подумал. А вот, что обойтись придется слюною – подумал. Он, кажется, тоже подумал, потому, что отстранился. Поднялся на ноги, а у самого колени трясутся. Посмотрели мы друг на друга.

-Я пассивом не буду! – я ему сразу сказал. Пусть только попробует меня оприходовать – удушу. И если не даст – заставлю. Потому, что тормоза у меня сшибло здорово. Я даже на изнасилование был способен, хотя в жизни не люблю такие вещи.

Он тогда посмотрел на меня внимательно…а может быть и не внимательно, через эти линзы не видно не фига. Но наклонился, наконец, над могилкой, руками уперся в край. Черт, я от радости чуть не взвизгнул. Не стал, как даун последний, пялиться, сразу его облапил, погладил по спине, а то он напряженный был слишком. Как смог слюною свой член смочил, и ему между ягодиц мазнул.

Но, блядь, он такой тесный оказался!!! Как в первый раз. Я, правда, уже потом понял, что он действительно снизу впервые был. Когда я его трахал – мозги вообще расплавились. Вообще в какое-то животное превратился. Рычал. Еле сдержался, чтобы не вцепиться зубами в его потное плечо. Такое гладкое, сильное, влажное. Прямо серебрилось в свете луны. Я и не заметил, как она вышла из облаков. Даже не помню - когда. Только когда мы начали любовью заниматься, нас уже вовсю освещало. Я и пальцы его напряженные видел через его плечо, как он вцепился в бетонный край. И как волосы от дыхания развевались, прилипали ко лбу. Жаль, я не мог глаз его увидеть и до губ дотянуться, шею бы вывихнул себе или ему.

Я хоть и хотел ему до горла достать, глубоко-глубоко поиметь, все равно старался понежнее. Впервые все-таки. Гладил по плечам, спину целовал, когда голова прояснялась, потом опять сжимал пальцы на его бедрах. Он сам раскачивался мне навстречу. Если бы не хотел – не подмахивал бы, правильно?

И стояло у него. Стояяяло…Я потом рукою помогать стал, потому, что он сам себе не мог – он нас двоих держал. И вспотел он – я так скользил по нему, прижимался грудью к спине. Как для меня созданный.

Я так и не понял, кто кончил первый – потому, что когда я в себя пришел – уже оба валялись у этой могилы. Мокрые, горячие, дыхание совсем сбили. Заляпанные. Вымотанные. Только я его уже через несколько минут захотел – он так удобно устроился на мне, голову положил на плечо, руками за шею обнял и ногами обвил. От него прямо пахло сексом. Любой мог бы сказать, что его отымели. Ну, с первого взгляда.

Он полежал несколько минут. Поднялся, за одеждой потянулся. Снова меня за руку взял и повел с кладбища. Я бы сам не выбрался, наверное. Ряды одинаковые…

Вот тогда мне страшно стало. Пока его трахал – ничего не боялся, а теперь казалось, что вот-вот начнут нелюди всякие из могил вылезать. Отомстить, за то, что трахались над могилой. Глупо, конечно. Но все равно, мороз по коже. А тут еще это чудо поворачивается, улыбается, а у самого клыки – ого-го! Я чуть не помер на месте.

Ничего, вывел он меня к поселку и ушел. Даже имени своего не сказал.

Я всю ночь его во сне видел. Говорили о чем-то. Утром проснулся – не помню ни слова, но то, что болтали о чем-то…Нет. Вот еще помню – Макс его зовут, оказывается.

Понятия не имею – мож, это приворот такой: типа, переспи с кем-то в полнолуние на могиле потомственной ведьмы и будет вам счастье. Но, во-первых, не полнолуние было. Во-вторых, могила как могила, какая там потомственная ведьма?!! А третье – никакого счастья я не ощутил. Вот только влюбился.

Это я точно знал – что это все, на всю жизнь. Как заколдованный.

И…я же видел его во сне, да?

А, вот, забыл сказать, у меня у самого клыки острые стали. И в глазах какие-то оранжевые крапинки. Я сначала не поверил. Потом присмотрелся внимательно. Были просто зеленые, а теперь с крапинками.

Ну, и в кого я превращусь – в хомяка, что ль?

Но самое главное: как мне его еще раз увидеть?

***

Через два месяца я думал, что рехнусь. Лето закончилось, пошли дожди…Иногда мне казалось, что августовская ночь была моим глюком. Ага, ни хрена себе глюк: у меня за ночь зубы такие острые стали, я ими, наверное, человеку могу руку перекусить, не знаю, не пробовал. А ночью глаза становились вообще оранжевые. Я как-то посреди ночи есть захотел, поэтому пробрался тихонько по квартире на кухню. А в коридоре зеркало большое. Я туда глянул случайно. Перебудил криком всю квартиру, даже соседи услышали. У меня глаза светились!!! Не красные, а такие…светло-оранжевые, зрачки – тонкие полосочки. И под кожей что-то было…Ну, я на себя смотрел и одновременно волчью морду видел. Не знаю, как это объяснить. Просто два отражения сразу. А когда свет включили – то ничего особенного, глаза как глаза, только все равно с крапинками.

А еще я не мог надеть ошейник свой любимый. Вообще, ничего на шею не мог одеть, ни цепочку, ни еще чего. Даже воротник свитера давил. Как только ошейник застегивал, так паскудно становилось: сначала тоскливо, а потом как будто душил кто. Я на это забивал, думал, наеб типа, сам себе придумываю. Надел, когда к другу шел. А идти долго, полчаса – быстрым шагом. Черт, ничего не помню, что случилось. Тока как из подъезда вышел и в подворотню свернул. Пришел в себя в каком дворе грязном, в углу самом темном сидел. Свитер и рубашка на мне клочьями висели, лоскуты просто. Ошейник рядом валялся, точнее то, что от него осталось. Я просто охуел: бля, это ж не шелк какой-нибудь – кожа, с железными шипами. Куски разодранные валялись вокруг и все. А у меня ногти поломаны в кровь. И на шее – как ожог, красное опухшее кольцо. Как я себе горло не порвал?!!

Я и на то кладбище ходил – пытался найти могилу. Нах она мне сдалась? Я просто подумал, что…ну, мож…мож это его могила была? Может, он упырь или что-то такое? Ни фига я не нашел правда, все одинаковое, не помню никаких примет. Обычное бетонное надгробие, столик какой-то рядом, ограда и все. Таких могил – до фига. Я туда даже ночью поперся, тока об этом вспоминать не хочу.

Сны мне какие-то дурацкие снились. Прямо сериалы бесконечные: как я ищу кого-то или что-то. Когда просыпался, вспоминал - КОГО ищу, а во сне – нет. Тока…ненормально я искал. Ну…не как человек. Короче, глаза у меня были не на уровне человеческих глаз. Ниже. И двигался я как-то быстро, прыжками, что ли. И такие запахи острые были. Я по коридорам школьным бегал. Иногда на периферии зрения лапы черные, мохнатые мелькали. В натуре, волком был.

Нах я его искал? Да мне без него жизни не было!!! Я так никогда ни в ком не нуждался! Это даже не любовь и не дружба или еще чего…это необходимость. Я когда о нем думал, - а думал почти постоянно, - у меня между лопатками чесалось – так хотелось, что бы он меня погладил там.

Мы один раз с пацанами дурью маялись: мяукали, лаяли, херней страдали, словом. Ну, а я вдруг завыл. По-настоящему. Волчьим воем. Всех просто к месту приморозило. А я никак не мог заткнуться: выл и выл. Мне так много нужно было сказать: как мне одиноко и плохо, как тоскливо, как я ищу любимого, а он, блин, словно сквозь землю провалился. Я себе этим воем голос сорвал. Перепугал всех.

Уже середина ноября была. Грязи по колено, дожди постоянно, небо серое. Я вообще звереть начал – у меня хвост рос. Это больно, нах! Я вообще боль плохо переношу, ненавижу, когда мне больно. А тут этот зуд и блин, к заднице – не притронешься. Хвост сначала хреновый какой-то был: маленький, серенький, свалявшийся. Потом, чем больше рос, тем круче становился – пушистый, черный, правда, стал.

Но я в эти дни был готов не то, что покусать – порвать всех и сожрать. Сидеть нормально не мог, спать – только на животе. Если ко мне кто-то прикасался – еле сдерживался, чтобы не тяпнуть. Совсем на грани был.

Брел домой, злой на весь мир. Хвост болел, сволочь, тока я к этому уже привык немного, научился терпеть. Хотя иногда так скручивало, что думал, не переживу.

И услышал в мешанине запахов и звуков, - как обычно на улице бывает…Ну, это трудно объяснить…Просто вдруг запахло августом, сухой землей, травой какой-то. И мною.

Я сразу понял кто это. Наверное, сроду так не бегал. Никуда он уже от меня не мог деться, потому, что я его «поймал». Но мне казалось, что он сейчас в воздухе раствориться. Черный плащ развивался, хлопал полами, цеплялся за все, что только попадалось, из-под гриндерсов грязь во все стороны летела, сумка по боку била, волосы вообще глаза залепили, я их не успевал отводить. Людей, бля, как назло до фига было. Специально что ли? Я всех расталкивал, перепрыгивал через сумки, детей, собак и прочую хуйню…

Он только в последний момент повернулся, когда уже услышал, как я топаю. Так что налетел я на него со всего маха, притормозить не успел. Чуть оба кубарем в лужу не навернулись. Он на меня смотрел из-под темных волос черными-черными глазами, за плечи невольно обнял, чтобы не упасть. А я отдышаться не мог, вцепился в него, прижал, чтобы не сбежал никуда. Только он и не собирался, гладил медленно пальцами по шее и улыбался.

Я все никак не мог придумать, что ему сказать. Может, он меня вообще не помнит. А он улыбнулся (клыки! Клыки-то – охуеть можно, у меня меньше намного…зато у меня хвост есть!), и сказал:

- Костя…

Башню напрочь снесло: от голоса, от того, как он мое имя сказал, как дышал, как смотрел. Я его в охапку сгреб и потащил в подворотню. Мы ж одного роста почти, наверное, и веса одинакового. Но я все равно его тащил на руках и совсем тяжести не чувствовал. Если бы он дергался, может, и не унес бы далеко, но он меня за шею руками обнял, а ногами - за талию обхватил. Мы в какой-то первый попавшийся подъезд заскочили, на лифте до девятого этажа доехали. Кто-то заходил по пути, то ли выходил – я почти не заметил, потому что уже прижал своего вампира к стенке лифта и целовал так, что синяков на челюсти наставил. Я ж еще и небритый был. Тока ему это даже нравилось. Он меня ногами сжимал все крепче и крепче, а руками волосы ерошил и по подбородку гладил, по щекам, даже виски и веки погладил. Как будто разглядывал пальцами. Ну, как слепые. Я пока его тискал, заметил, что у меня ничего не болит. Ни хвост, ни уши.

Уши – это моя больная тема. Ладно бы, хвост не видит никто, а вот острые, мохнатые такие ушки хер спрячешь, волосы приходилось начесывать и то видно было, что я - как гребанный эльф.

Он меня и по ушам гладил, но мне не больно было. Я сам к себе прикоснуться не мог иногда, а он меня лапал и мне приятно было.

Из лифта так клубком и вывалились. Я его отнес по ступенькам в уголок потемнее, между этажами, к стене прижал. Он себе наверняка куртку испачкал побелкой, но нам тогда пох на весь мир было.

Он уже умудрился ремень мой расстегнуть, руками под трусы залез, за хвост сразу вцепился – вытащил из штанов. Черт, я впервые начал хвостом вилять, ну, как собака совсем. Само собою получалось.

Я с него тоже уже стаскивал тряпки, чего-то там хрустело, трещало…Он меня то за плечи хватал – ногтями прямо в спину, то опять хвост мой гладил. Понравилось, значит.

И целовались – даже на первом этаже, наверное, слышно было. Я поначалу боялся его клыками поранить, а оказалось – ничего особенного, также как и раньше. И у него клыки совсем не острые. У меня весь подбородок слюною был измазан, потому, что мы и улыбались, и хихикали, и просто друг-друга облизывали. Я когда с него стащил все, что смог, даже штаны вниз опустил, а дальше они сами свалились, только тогда целоваться перестал. Хоть посмотреть на него…А то ночью и не разглядел толком.

Он весь вспотевший, волоски на коже дыбом торчат, дышит часто, поэтому грудь поднимается, живот плоский, аккуратный такой, с темной полоской. И соски темные.

Я его к себе притянул, лизнул в шею. Он такой послушный был, все, что я хотел – все делал. Мне от этого еще сильнее захотелось.

- Костя… - он то ли просил, то ли требовал.

А у меня уже руки тряслись. Я три месяца только о нем думал, с ума сходил, чуть волком не стал, а он только «Костя»?!! Я свитер свой стащил, плащ уже давно на полу лежал, разделся до пояса, джинсы расстегнул.

Он как меня увидел – заскулил сначала. Ну…да, страшновато – шерсть на локтях…ну…бывает. И на груди немножко. Я смутился как-то, подвинулся к нему, чтобы успокоить, а потом в глаза его посмотрел. Не было у него линз никаких, просто красные глаза. Он же вампир.

Он меня по груди гладил и смотрел выжидающе. Не от страха скулил, а от нетерпения. Я тоже дышать с присвистом начал. Потому, что он теплый. Кожа – теплая. Пальцы на плечах – теплые. Соски – теплые…он как топленое молоко был.

Сам повернулся ко мне спиною. Я бы его гладил и гладил, я даже кожу не успел толком распробовать. Только лизнул пару раз по соскам и по ключицам. Ничего, успею еще. Прижался лбом к затылку его. Мать моя женщина, как мне не хватало этого запаха! И он опять прогибался в талии, как будто танцевал. Сам на меня насаживался, я только держал его и целовал плечи.

По животу гладил, по бокам, по бедрам. Мне хотелось, что бы он так кончил, не прикасаясь к себе. Он руками в стену упирался, оглядывался на меня иногда. Глаза – раскаленный уголь, прожигали просто насквозь.

А когда он кончил (все-таки он первый!!!), я его еле успел подхватить, прижал к себе. Тепленький…мой. Хороший...хороший мой. Никому не отдам…

Он у меня на руках висел, вздрагивал и тихо-тихо стонал, скорее всхлипывал. Я, когда кончил, чуть не свалился вместе с ним на пол, еле на ногах удержался. Опустился на плащ свой, устроил его удобнее в своих руках. Как будто мои пальцы прилипали к его коже, вообще не мог оторваться, гладил его по груди, по шее, по рукам, плечам. Он за сигаретами потянулся, закурил, а потом откинулся назад, на меня. Руку одну закинул назад, затылок мне ерошил. Я чуть не сдох от счастья. Я ж его люблю.

Мы сидели в обнимочку, молчали. Я хвостом вилял - пиздец. Я, вообще, волк или большая собака?!!

Нам не холодно было – я его грел со спины, а мне самому теперь вообще не было холодно, еще бы, такая мохнатость повышенная.

Потом он поднялся, начал одежду собирать. Я тоже. И старался к нему поближе держаться, потому, что мало ли, может он опять свалить надумает, а я этого уже не переживу. А никуда он не пошел – развернулся ко мне, прижался лбом к моему виску и руками обхватил за шею.

-Тебе хозяин нужен, - и поцеловал легонько в скулу.

Не признаю отношений хозяин – раб. Что за пурга? Когда любят – то все равны. Но тогда я головой замотал так, что чуть не оторвалась. Потому, что если он захочет быть моим хозяином…Да попроси он, чтобы я себе хвост отгрыз – я бы даже не задумывался. Я для него все, что угодно сделаю!

Он когда начал ошейник свой расстегивать, я вокруг припрыгивал от нетерпения. Тискал его, конечно. Ну, не могу я рядом находиться и не прикасаться к нему.

-Иди сюда, - он меня поманил, и я его сразу же облапил, шею подставил.

Он застегивал, а меня…ну…блин. Как это сказать…я утихомирился. Не в том смысле…Короче, я все это время, с августа, дерганный был, ничейный. Бездомная собака, короче. А когда застежка звякнула, я вдруг почувствовал покой. Как будто решил какую-то серьезную проблему. И у меня теперь был ошейник его. Значит, я теперь сам – его. Нашел себе хозяина. Вот.

Я если еще утром весь мир ненавидел, злой был, и если даже вот в подъезде этом еще злился, то теперь так хорошо стало. Черт, мы, когда только раздевались, я был готов ему больно сделать. Не то, чтобы побить, а просто так затрахать, чтобы он ноги не сдвинул. Но теперь нет. Мне самому себе проще руку отрезать, чем хоть один синяк ему поставить.

Я его домой провожал. Он не говорил мне, но это и коню понятно было, что я его проведу. По улице шли - за руки держались. Я все хотел его к себе развернуть и целовать до обморока, но людей слишком много было, нас толкали постоянно. Зато в его подъезде лифт остановили между этажами и снова любовью занялись. Хорошо, что он не кричит громко, да и я, в общем-то, тоже. Хотя, если честно, мне похуй было, пусть бы весь дом услышал, как я его трахаю, и как ему это нравится. Мы даже раздеваться не стали особо, я ему помог джинсы спустить, руки под его шмотки запустил, за соски щипал. Он так бесподобно вздыхал…черт. Поколол его, правда, щетиною, но он не сказал ничего. Потер только подбородок и шею.

Я бы его трахал и трахал. Пока не вырубился бы от усталости (а волки очень выносливые!!!).

Я когда домой брел, думал о своем новом ошейнике. Во-первых, с меня только с мертвого его снимут. И то…не, даже так не отдам. С того света вернусь – убью любого, кто прикоснется. Во-вторых, он ко мне как будто прилип. Я мог совершенно свободно голову повернуть, не чувствовал никаких неудобств. Вообще не ощущал, как что-то чужое. И шипы меня не кололи. Они острые, заточенные, вообще-то, а мне похрену.

Он меня грел, этот ошейник. Тепло по всему телу разливалось. Я потом, когда не мог Макса увидеть, прикасался рукою к шее, и меня это немного успокаивало. Я знал, что он жив, с ним все нормально, и он меня любит.

Никогда не задумывался, почему это так. Нах мне лишний раз мозги сушить? Я как-то привык подниматься в полчетвертого. Осторожно так выползал из Максовых рук, чтобы его не разбудить. Обходил этот участок кладбища, на всяк случай, ну, там, посмотреть, чтобы не заявился кто – и обратно спатоньки. Вообще-то, к нашему дому никто не подходил даже днем, не то, что ночью. Волчатиной же пахнет. Люди не понимают, почему боятся, но пугаются до чертиков. Стороной обходят.

Дом – это сильно сказано. Сарай такой невысокий, с двумя окошками, там раньше лопаты, что ли, стояли и такое всякое. А теперь там пусто. Мы туда попереносили одеял, подушек, пледов всяких и там ночевали. Вокруг же кладбище, никто не мешает, что хотим, то и делаем.

Но все равно, это как дом было. Потому, что наше – на двоих.

Можно было и не выходить, послушать просто внимательно, не ходит ли кто…С моими волчьими ушами – я за километр мог услышать как кошка пробежала…Только я не просто свой дом защищал…

Вот Макс утром просыпался, а ему уже стояла рядом с нашей импровизированной кроватью чашка с кровью. За этим я выходил. Чтобы ему было чего с утра покушать…

А вообще я при нем старался ушами не шевелить – он за них дергал и смеялся. Не больно, конечно, он мне никогда больно не делал, но щекотно…он их иногда кусал, в шутку. Вот это кайф был!!! Я чуть не кончал сразу же. Такие острые зубки и так нежно…Черт. Я когда его трахал, а он стонал и дышал горячо, так что у меня шерсть на ушах развевалась от его всхлипов – вот это тоже - кайф! У меня уже такие уши отросли, что ничем не спрячешь, торчком стояли, черненькие такие, мохнатые…. Максу нравились.

Короче, возвращался я в постельку, он сквозь сон чувствовал, что я пришел, подползал вплотную, и руку на меня закидывал, и ногою мне между ног. Я их шире раздвигал, чтобы он аж до бедра просунул. Он, вообще, спит на животе. Впрочем, если учесть, сколько его заднице от меня достается…Я на боку сплю, прижимаюсь к нему, плотно так руками обхватываю…Без него уснуть не могу. Люблю его!!!

Я все его капризы выполнял. Все, чего он хотел. Он, в общем-то, особо не вредничал, дразнился иногда. Мне приятно было делать то, что он говорил. Я только оттого, что ему хорошо, кайф получал.

А трахались мы постоянно, да. Вечером он меня под моим домом ждал. Я, как только мог, сразу же сбегал. Типа, спать иду, а сам - шмотки в сторону, шерстью обрастал и на четырех лапах на улицу, одиннадцать этажей – за минуту пролетал. Не спускался же по ступенькам, а прыжками через целые пролеты…Он меня с поводком встречал, цеплял к ошейнику и мы шли «домой». Ошейник, кстати, мне не мешал оборачиваться и не рвался, как одежда.

Я уже на кладбище снова человеком становился, мне ж не холодно даже на морозе было. Тащил его за руку, он почти спотыкался. Ему так смешно всегда было, как я его в постель волоку. Но, если честно, то он сам туда спешил, иногда он меня чуть ли не охапкой нес.

Мы клубком падали на подушки: где, чьи руки-ноги не поймешь. Он мне всегда подчинялся. Я, когда уставал барахтаться или уже хотелось очень, рычал тихонько, и он сразу на спину откидывался. Я ему никогда плохо не сделал, мне самое главное было, чтобы он кончил. Я-то и так справлюсь.

Я его с макушки до пяток облизывал. Мне совсем не влом было: он же такой родной, мягонький, горячий и мокрый. Дышал со свистом. Царапался. Нечаянно, конечно. Иногда взвизгивал, когда я зубами соски сжимал, или член ему облизывал. Я вообще это дело люблю: лизал бы и лизал. Иногда так увлекался, что он кончал. Я вообще, люблю на него смотреть, когда он кончает…он такой…такой…беззащитный. Несчастный, страдающий, а я знаю, что ему просто охуенно хорошо. Я ж садист, все-таки…Он краснеет так мило, выгибается весь, голову запрокидывает – сожрал бы целиком. Моя прелесть, бля…

Мне даже двух раз мало. Я его спермой накачиваю по самые ушки, тогда только успокаиваюсь. И то, потому, что он устает и засыпает. А так достается ему. Но он ни разу не пожаловался. Вот сколько я его под себя укладываю, столько раз он и кончает. Я ж говорю, сам не смогу кончить, если ему плохо будет.

Стонет он тихо, иногда вообще не стонет, дышит только тяжело. Глаза жмурит.

У меня были там всякие…тока это другое. Мы ж не просто трахаемся. Мы друг друга любим. Вот.

А когда налюбим до утра, так, что уже голова ничего не соображает, лежим - отдыхаем. Спать хочется – пиздец. А мы все равно не спим, целуемся или гладим друг друга. Макс вечно пытался меня за хвост ухватить, а я, типа, с закрытыми глазами, виляю хвостом, чтобы он не поймал. А сам смотрю сквозь ресницы, как у Макса глаза светятся. У него всегда после того, как я его оттрахаю, глаза ярко-ярко горят красным. Он дергается-дергается, посматривает на меня, знает же, что не сплю. Он такие вещи нефиг делать чувствует. А вдруг как навалится сверху и хвать за хвост. Подергает небольно, потеребит и отпускает. Целоваться тянется. Да я за его поцелуи продам семейные ценности! Черт! Потом засыпаем потихоньку. Накроемся чем-нибудь, я его по попке глажу, а он мне в шею сопит. Обожаю его!

Ну, уже потом поднимаюсь…завтрак, типа, готовлю. Он и мне предлагал кровь, он же не жадный. Тока мне не понравилось. Кровь должна быть теплой, чтобы сердце еще билось, так? Я ж волк, мне вот так просто пить не по приколу, мне надо обязательно догнать и на бегу рвать, да…

***

А потом, когда весна пришла, мы начали охотиться вдвоем. Максу нравилось смотреть, как я загоняю добычу. Я никого не ел…по крайней мере, сразу. Всегда ему приносил, он теплую кровь выпивал и тогда только мне разрешал погрызть косточки. Люблю его!!!

Уже тепло было. Макс полуголый, в штанах кожаных (как они мне нравятся! Особенно на его заднице!) выводил меня «погулять». На поводке. Я иногда так шел, голый, только цепочка к ошейнику пристегнута была; иногда на четырех лапах, когда уже от азарта дыхание перебивало. Когда мы видели, что кто-то по кладбищу шляется или где-то рядом ходит, он меня спускал с поводка, а сам отходил в тень, только глаза светились. А я, значит…Я просто дурел от погони…Когда хищными волчьими глазами видишь спину убегающей жертвы…это просто мега-ощущение. И запах страха. И даже слышу, как сердце стучит бешено. Я играть любил с теми, кто нам попадался. Если сразу ловить – никакого прикола: три прыжка и зубами за шею. Я разрешал убегать, а потом снова догонял, валил на землю, кусал небольно и снова отпускал. Я не гребанная кошка, но позабавиться с «мышками» - это всегда интересно.

Когда мне надоедало, я сбивал лапой «мышку», в зубы – и к Максу.

Когда он кусал в шею этих разных – у меня просто бешеный стояк был. Никогда не мог смотреть спокойно. Готов был надгробие оттрахать. У Макса глаза становились сытые и одновременно…ну, не злые, а такие…властные. Он как-то гипнотизировал всех. На меня это не действовало, поэтому я мог со стороны смотреть. Когда он отбрасывал тела, я к нему подползал; в такие моменты я не мог просто к нему подойти как обычно, он был слишком красивый, слишком…идеальный. И он позволял мне облизать себя. Он! Позволял! Мне! У меня от счастья в голове мутилась. Я его аккуратно опускал на землю, слизывал шершавым языком кровавые потеки на груди и животе. Иногда они доходили аж до паха, я дрожащими руками расстегивал его ширинку, стягивал штаны и отсасывал ему. То есть поначалу, просто слизывал кровь с низа живота, треугольник волос облизывал, а потом он сам мою голову притягивал. Ему нравилось смотреть, как я у него сосу. На локтях приподнимался, весь вздрагивал, но улыбался довольно. Я если до его члена добирался, то не выпускал, пока все, до последней капли не сглатывал. Макс тока безвольно лежал на земле, дышал с трудом, а я поднимался, не отрывая язык от его горячей вспотевшей кожи, до самого лица. С шеи кровь слизывал, с подбородка, целовал его. У нас во рту такой вкус забойный получался – моя слюна, его, чья-то там кровь, его сперма, его пот. Пиздец!

Он меня отталкивал после поцелуев, говорил, чтобы я поел.

А мне совершенно не страшно было человечину есть. Мясо - оно и есть мясо. Я просто оборачивался волком, откусывал себе кусочек какой-нибудь и жевал. А Макс на меня смотрел. Я его завожу, я знаю. Запахи ж чувствую. Когда у него снова стоит и смазка течет, я издалека почую. Как суку в течку. Я потом мог с ним, что угодно сделать.

Рот только вытирал, и опрокидывал его на землю снова. Иногда мы все-таки уходили домой и там только любовью занимались. Ну, это если идти недалеко было. Чаще всего, я его куда-то подальше от трупа отволакивал, на могилу толкал, и мы там трахались. Рядом с распотрошенным человеком никогда – противно было. Уже ж кровью не пахло, ее не оставалось. А так, воском холодным. Гадость.

Я любил с ним лицом к лицу трахаться, как с любимой женщиной, черт! Он ноги раздвигал широко, я ему под ягодицы подсовывал его штаны, свернутые рулончиком, опускался на него медленно, чтобы он полностью почувствовал мой вес. Руками опирался в землю, чтобы мы не съезжали, а то по скользким одеялам в нашем доме, пару километров точно проезжали за ночь. Он всегда стонал, когда я входил резко. Я старался по-другому, медленно, но…блин…он такой горячий, такой жадный, обвивал меня руками, взглядом умолял трахнуть его посильнее, такой тесный. Я просто не мог. Мне нужно было сразу же в него всадить, чтобы он понял, что нужен мне. И что я люблю его. И как я хочу его отыметь. Просто до вспышек в глазах.

И я его трахал. Безжалостно. Вбивая в пыль. Растягивая до конца. Потому, что ему это нравилось. Потому, что он сам просил иногда:

-Сильнеее…Сильнее, бля…еще!!!!

Весь мир мог пойти на хуй, когда мы с Максом занимались любовью. Мне похрен совершенно было на все. Кроме него.

Я только смотрел, смаргивая заливающий глаза пот, как у него подрагивают ресницы. Как губы приоткрываются, и он громко выдыхает, потому, что я изо всех сил, до самого упора, вхожу в него. Как голову отворачивает бессильно и вообще, не способен соображать сейчас.

Я, в общем, тоже тогда не думал. Голова-то в такие моменты совсем не варит. Просто смотрел и запоминал, как картинки, как фотографии. Что вот у Макса горло выгнулось, а на горле – мой засос потемнел. Или что вот соски – твердые маленький камушки, так и просятся, чтобы я их потеребил, поласкал. Я ему не позволял самому себе дрочить. Только я сам мог шкурку гонять, или просто между животами зажимали и само по себе.

Я своего Макса просто до полной отключки трахал. Вот.

*** А вообще мы ночью в койке просто ужас, что вытворяем. Я иногда думал, он ходить не сможет. Не, мне стыдно было видеть, как Макс подняться пытается, а у него так болит, что он даже ноги не может сдвинуть. И слишком гордый, чтобы стонать. А еще молчит, потому, что меня расстраивать не хочет. Зря он это. Я и так чувствую, я его боль очень сильно ощущаю, меня самого как будто глыбой давит. Ну, когда вижу, что брови у него надламываются и губу он закусывает, я его осторожно на руки поднимаю и до самого дома несу. Мне не в тягость. Я теперь сильный. Я себе, бля, уже сто раз давал слово не трахаться, как помешанный. Хоть немного думать, что потом будет. А вот как увижу его – все тормоза рвет, не могу сдержаться, аж в животе пульсирует, так поиметь его хочу. И он тоже…Я ему говорил иногда: «Давай, я тебе ртом только», а он и слушать не хочет, но потом морщится. Он сам любит меня мучить. Маленький садист. Скажет: «Лежи спокойно, руки держи за головой» - и все, если я начинаю дергаться, а я начинаю в конце-концов, то подальше отсаживается, издеваться начинает. Ноги сдвигает, колени сжимает сильно. Я же не могу ему с силой раздвинуть, поэтому начинаю облизывать его ноги, бедра, глажу его по бокам. Но он все равно упрямится. Хотя по скулам румянец разливается, и дышит тяжело. Ноготками меня легко по плечам царапает. И когда я добираюсь языком до щиколоток, тогда только разжимает колени, раздвигает сам ноги широко, а то и вообще, забрасывает мне на плечи. Тогда я становлюсь на колени, придерживаю его ножки ладонями, потому, что он иногда сильно сжимается, так, что я даже дышать не могу. А я облизываю губы, чтобы скользили легче, и начинаю лизать его член. И как бы он не молил, даже когда плакать начинает, я все равно сосу, поглядывая на него снизу вверх. Ловлю языком сперму, смакую во рту, а потом сглатываю. А еще он сам любит полизать меня. Ну, нах, никаких нервов не хватит вылежать до конца, когда он меня обрабатывает. Я на него смотрю, как он верхом сидит на мне, изогнется как кошечка и языком на груди рисует что-то. А иногда он меня переворачивает и спину расчерчивает пальцами и языком. Трется животом об хвост. Я иногда его прошу погладить самого себя, а сам смотрю. Он такой застенчивый и такой миииилый. Смущается забавно, как будто я не трахал его каждый день. Сначала так неохотно начинает, но потом увлекается…А когда поднимает глаза и видит, что я наблюдаю, вообще таким развратным становится…Выгибается, чтобы мне все было видно, стонет громко. А когда кончает – кричит. Я тогда уже его в руках держу…Не могу усидеть на месте, все ближе и ближе пододвигаюсь, приобнимаю так, чтобы не мешать ему. Только смотрю. Все остальное он сам делает. Задыхается, краснеет, рука все быстрее и быстрее ходит на члене. А потом выгибается, и я сразу же его подхватываю и прижимаю к себе, чтобы и на меня выплескивалось. И глажу его по волосам, потому что не может успокоиться, дрожит и всхлипывает от пережитого оргазма. А потом я трахаю его, потому, что он мягкий, как воск, и раскрытый для меня. Только для меня. Ни для кого больше. Он вздрагивает, когда я вхожу… опять слишком резко…дрожит подо мною, стонет протяжно, но потом сразу замолкает. Поддается навстречу, оплетает ногами. Я не спешу, я не делаю ему больно. Я занимаюсь с ним любовью. И когда он кончает, вцепившись мне в бицепс неловкими пальцами, я наконец-то могу закрыть глаза и кончить – он любит меня. Один раз я его связал. Мы шли домой, он поводок мой крутил в руках и нечаянно умудрился запутаться, хотя не представляю, как можно было исхитриться. Но когда он протянул мне кисти, чтобы я распутал, я только сильнее завязал. И подхватил его на руки. Мы даже до дома не дошли. У меня так стояло, стоило подумать, что он такой беспомощный и полностью в моей власти, чуть не кончал сразу…Я его у ограды какой-то могилы посадил на землю, зацепил ремень поводка за прутья. Сам на коленях стал между ног Макса, стащил с него ремень. Я ему хотел и ноги связать. Извращенец я, ага. Он задергался, попытался брыкаться. Но так, несерьезно. Старался не улыбаться. Он еще не знал, что я собирался его помучить. А я очень даже собирался. Стащил с него штаны, ремнем щиколотки связал. Он захихикал, когда я его ноги себе на плечо забросил. Ему, может, немного неудобно было, не акробат же, но потом он вообще забыл про все. Я пальцы облизнул быстренько и вставил ему, задвигал рукою. Он вскрикнул, еще и прогнуться сумел. Стонал, раскраснелся весь…Начал умолять, что бы я его отпустил. Только я и не собирался. Я хотел его прямиком с этого кладбища в рай отправить. И не один раз. Придвинулся к нему вплотную, вцепился зубами небольно в сосок: облизал, посасывал, покусывал, перекатывал языком во рту. Потом другой. Макс уже рыдал почти. Я ж не прекращал пальцами его трахать. Он извивался, пытался с меня соскользнуть, кричал, головой уперся в прутья. Волосы намокли, по вискам пот тек, только бедра все равно как заведенные на мою руку толкались. Я ему и шею облизал, и ключицы вылизал, потом опять соски помучил. Я себя вообще секс-гигантом чувствовал. Держал себя в руках. Я хотел, чтобы Макс кончал, а не я, я потом мог. Когда он вообще соображать перестанет. Он так бился, когда я в губы начал его целовать. Взасос. Грудью прижался, у нас соски соприкасались. Ноги его я опустил на землю, придерживал только под коленками. Пальцами стал быстро-быстро двигать. Он даже не всхлипывал, а только хрипел как-то. Голову запрокинул, чуть губы не прокусил. Из-под ресниц слезы текли. Не от боли, он просто уже на грани был. Я его ножки обратно на плечо закинул, чтобы его пах у лица моего был. Сосать не стал, да и неудобно было. Просто облизывал член вверх-вниз, всасывал мошонку и выпускал. Пальцами вообще бешено его имел. Он так орал, что, наверное, на все кладбище слышно было. И на весь поселок вокруг. Я никогда не слышал, чтобы он так громко кричал. Мне на лицо брызгала его сперма, даже на ресницы попало, даже на волосы, что на губах было – я успел слизнуть. Я наклонился к нему, поцеловал, конечно. Я всегда его целую после секса. Он слабо ответил. Улыбнулся слабо, губами смахнул свою сперму с моих скул. А вот теперь я сам собирался развлечься. Перехватил его обеими руками у колен, очень медленно опустил, вставил ему головку члена и только тогда втолкнул немного. Можно было конечно сразу насадить, но я хотел, чтобы так…почувствовать его всего. И чтобы он полностью ощутил, какой я большой и горячий. Вот. Двигаться он сам не мог, висел только на ограде, руками ее сжимал. А я его поднимал и опускал. Я долго могу…Я его опять мучить собирался. Я ж говорил, что он не один раз кончит. Тем более такая ночь теплая. Мы прямо под звездами любовью занимались. Я не умею стонать. Ну, умею, но…я больше рычу. Привык как-то…И вот мы трахались. Он вскрикивал слабо и шипел иногда, если я начинал медленно входить, а я рычал, потому, что…потому, что люблю его. Он внутри сжимался, тоже пытался меня дразнить…но я могу сдерживаться, а он не может. Поэтому когда он пытался меня на слабо взять, я вообще переставал двигаться, обнимал его и гладил только. Соски щипал легонько. Он терпел-терпел, и начинал меня упрашивать, чтобы я двигался. Я ждал немного, пока он всхлипывать не начинал, а потом сразу быстро и резко, глубоко, с силой. И так, пока он снова не пытался сжать меня ягодицами. Из него потом так текло…Все ноги в моей сперме были. Он сонный был, не захотел охотиться в ту ночь. Попросил, чтобы я с ним полежал. Поэтому я тоже до утра никуда не пошел: разминал ему мышцы, массаж делал, ага. Он потом уснул, а я его поудобнее на себя положил и тоже поспал. Я играл с какой-то очередной мышкой, когда меня захлестнуло. Просто скрутило на месте. В голове как огнем опалило: «Макс…». Я забыл про свою игрушку, понесся со всех лап обратно на кладбище, где его оставил. А я когда начинаю охотиться, довольно далеко забегаю…Я, когда бежал, чуть с ума не сошел: я ж боль Максову чувствую, еще острее, чем свою. Его скрутили – шестеро. Взрослые. Бомжи какие-то что ли…Пьяные и грязные. Ему руки за спину вывернули и уже на колени поставили, он, правда, дергался, ругался, лицо пытался отвернуть. Ревел от злости. Ну, бывают злые такие слезы, когда ничего не можешь сделать… …Я в себя пришел, когда он ко мне прикоснулся. Я, все еще дрожал, а он ко мне подполз, обнял и тихо уговаривал: -Костя, пойдем домой. Пойдем…ну же…ну, пошли…все хорошо…хватит… Я весь в крови был. Весь. С ног до головы. Даже с волос текло. Вокруг нас ошметки валялись. Даже не остатки человеческие, а так, куски мяса. Кровью все залито было, даже на Макса кое-где брызги попали. Я как пьяный пошел, шатаясь. Не потому, что мне страшно было или еще чего. Я бы убил любого, прикоснись кто к моему Максу, урыл бы на месте. Но меня от возбуждения трясло, мне хотелось убивать и убивать, загонять, охотиться, впиваться клыками в теплые тела…случайно, просто глаза скосил на моего вампира и заметил кое-что у него на руках. Он вообще светлокожий и как какая метка – так сразу видно. До сих пор на нем были только мои следы. А теперь на запястьях темные, черно-синие синяки. Внутри меня как бомба взорвалась. Глупо, конечно, дурак я. Но просто в бешенство впал. Ничего не соображал. Я бы хотел снова порвать тех уродов…Мне так и надо было на кого-то кинуться, чтобы зло свести, а я не придумал ничего умнее, как на Макса накинуться. Схватил в охапку и потащил домой. Он поначалу, не вырывался, а уже потом, когда я его на постель бросил, встревожился. Я ж ему больно не сделаю, неприятно – да…нехорошо, может. И то не со зла. Просто дикий я стал. Сгреб его под себя, ноги ему сильно раздвинул. Если бы он сопротивляться начал, я бы его сразу отпустил, но он только смотрел на меня, губы подрагивали. Грубо я его…Даже готовить не стал, смазал только и вошел. Зря, конечно, вообще мне надо было подальше держаться, раз я в таком бешенстве был. А я, нах… Он не закричал, а застонал только, ногтями мне в спину вцепился. Обычно, он не сильно дерет, но на этот раз или ему так плохо было, или он хотел и мне больнее сделать, но рвал когтями плечи нехило. А мне это нравилось, потому, что я сквозь удовольствие эту боль почти не чувствовал. Трахал его быстро, пока он задыхаться не начал. Я ж как? Я всегда медленно начинаю, чтобы он привык, а уже потом мы вдвоем все быстрее и быстрее, а тут я сразу же…Даже передохнуть ему не дал. Он хмурился, отталкивал меня руками, но потом вошел во вкус, обхватил ногами за бедра, не надо уже было держать его под ягодицы. Прогибался весь, упирался ногами в простыню, чтобы глубже насаживаться, руками меня за бока обхватил, подталкивая. У него глаза светились, когда он на меня смотрел, облизывал мою скулу шершавым язычком, как котенок, когда я к нему наклонялся. Я руками уперся по обе стороны от его головы, с силой вниз опускался. Я хотел его полностью поиметь. Доказать, что он мой только. Ничей больше. А когда кончили, я даже из него выходить не стал, лежал сверху, вдыхая его запах. У него волосы влажные пахли охуенно. Он дышал медленно, глаза открыл – мутные, уставшие, но счастливые. -Костя… У меня снова встало, он аж глаза от удивления широко раскрыл. Я из него вышел, перевернул его на живот и снова…Вот теперь он заорал, дернулся. Только не от меня, а, наоборот, на меня. Приподнялся на руках, голову запрокинул…Черт, у него такое лицо было…Он просто умолял, что бы я его как девочку сделал. Я и сделал. На этот раз вообще не жалел, его вперед проволакивало, он только потому и удерживался, что руками вцепился в одеяла. Я ему руку под живот просунул, чтобы подрочить. Так он вообще хрипеть начал, ерзал по простыням. А потом аж взвился весь, даже меня приподнял и свалился на кровать вообще никакой. И все-таки я его еще раз отымел, только он уже слабо отвечал, вздрагивал только от сильных толчков. И почти сразу уснул, как только я его отпустил. А я, наконец, понял, что натворил. Меня от ужаса заколотило. Я на него посмотрел, как он спит. Такой маленький, беззащитный, вымотанный. На запястьях эти синяки ужасные, губы искусанные, шея вся в черных пятнах. Бляяя…Я всю ночь не спал, положил его голову себе на колени и гладил по волосам. Мне казалось, что он теперь от меня уйдет. Что я его напугал и…в общем я глаз закрыть не мог, пытался насмотреться на него…Мне, скотине, вообще прощения нет. Конечно, он оденется и уйдет. А я умру без него. Я смотрел на него и пытался не разреветься, я ж типа, взрослый и сильный. Он дышал ровно, ресницы иногда вздрагивали, иногда губы сжимал во сне. Хмурился. Улыбался. А иногда сопел смешно. Я пил его сон, просто глазами пил, пальцами, когда прикасался к его лицу. Я так его люблю…Он как…как котик был в моих руках: сонный, тяжелый, мягонький…бля, что ж я натворил?!!! Что я без него буду делать?!! Мне никто кроме него не нужен. Я без него вообще никто. Он же…он же хозяин мой! Если он скажет, чтобы я снял его ошейник, я в ногах у него валяться буду, чтобы он не бросал меня…О, е-мое… Я ему волосы со лба убирал аккуратно, по плечам гладким гладил, по губам…Так и не уснул. Совсем. Затекло все под утро, но мне, если честно, похуй было. Я, мож, его в последний раз обнимал… Утром он зашевелился, я из дремы вынырнул. Макс взъерошенную голову поднял, огляделся сонно и обратно на мои колени упал. А потом на меня взглянул и аж подпрыгнул: -Ты что, совсем не спал?!! Я молча головой помотал. Видок у меня, наверное, еще тот был, потому что в его глазах нечто распатланное и измученное отражалось. -Ты чего? Он ближе подсел, а я его запах услышал. Люди со сна сильнее пахнут…И после секса. Погладил меня по лицу, по подбородку небритому: -Чего ты? А меня голос не слушался. И губы как склеенные были. А уж голос оказался вообще черти чем. -Не бросай меня. Так хрипло прозвучало…Я даже глаза закрыл, потому что смотреть на него не мог. Мне так стыдно было, что пиздец просто. А он смеяться начал, затормошил меня. -Забей, Волчонок. И все. Он меня любит. И я его люблю. А еще я знал, что он голоден, потому, что я вчера ему ничего не добыл и сегодня утром тоже. Он бы меня никогда не укусил. Совсем никогда. Я сам ему шею подставил, он даже офигел. «Совсем что ли, - сказал, - головой тронулся?!!». Я все равно его к себе притянул. -Я хочу. Укуси меня… Боль я могу перетерпеть. Особенно от Макса. Нефиг делать. А вот ему нужна кровь. Он упрямо губы сжал, головой помотал. Я сам себе ногтем шею царапнул, он аж взвизгнул: -Что ты делаешь?!! Только…я по его глазам прочитал, что ему хочется моей крови попробовать. Даже не для того, чтобы поесть, а просто…думаю, он давно об этом мечтал, только попросить стеснялся. -Пей… И он меня укусил. Как мог, старался не больно, я ж чувствовал, что он и так легонечко-легонечко. Обычно он так кусает, что кровь фонтанами льется, - а я потом ее слизываю с его тела, - а тут два прокола. Больно, конечно, но потерпеть можно. Он потом зализал укус языком…Такой довольный был…светился просто. Глаза – совершенно обдолбанные. Я хотел с утра с ним любовью заняться, но побоялся спросить, после вчерашнего. Он сам меня на кровать повалил. Мордашка шаловливая, шкодливая такая. На колени мне забрался с улыбочкой похабной… Бля, я его обожаю просто. Просто…блин…мне вообще никого дороже нет. Тут уж я нежный был. Гладил его долго. Целовал везде, обнимал. Тискал несильно… Облапал всего… Он мои пальцы сосал, мне в глаза смотрел и сосал…бля, я думал, взорвусь на месте…Сначала один палец, потом оба сразу…А когда он этими мокрыми пальцами себя гладить начал и по соскам, и по животу, по головке члена, я вообще…думал, сдохну… Он там игрался, но я себе не позволял руки сильно распустить или заставлять его чего-то делать. Скажи он, чтобы я под него лег – я бы нефиг делать – лег. Может, мне бы и не понравилось, только я бы ему этого не показал. Перетерпел бы. Когда он на мне приподнялся и стал попку пальцами моими гладить, у меня уже конкретно в глазах темнело. Я рычал просто…рукой свободной вцепился в простыню, чуть ноги не поломал. А он себе вставил. Мои пальцы. И изогнулся весь. И я видел, как он насаживается. Такой тесный. Такой узенький. Такой горячий. Я кончил на него, обливая его струйками спермы, хватал воздух ртом, а он толкал бедрами вверх-вниз, руками оперся о мою грудь, смотрел на меня красными глазами. Как я выгибаюсь и стону…Как сперма выливается…он облизывался, наверное, ему хотелось попробовать немного, но на этот раз ему не досталось в ротик. По его животу стекали капельки. И на паховом треугольнике немного было. И на ногах. Я пальцы немного согнул, чтобы ему приятней было. Он извиваться стал, головой мотать, соски у него такие маленькие и твердые стояли…А потом изогнулся дугою, и кончил. Мне на лицо попало немного и я, что успел, ловил языком. Обнял его; он совсем-совсем тихий и смирный был. Никогда не отпущу. Котик мой…

***

В середине августа мы поженились, ага. Мы уже почти год были вместе, только мне казалось, что я с ним с рождения. И я знал, что если он умрет – я тоже не задержусь. Он – мое слабое место. И он же - моя сила. Когда я с ним, я могу все. Мне даже никогда в голову не пришло, что я могу быть с кем-то еще. Как же…Макс – мой парень, я ему себя отдал, как я могу смотреть на кого-то и думать о ком-то, кроме моего вампира?!! Короче, мы лежали в своем доме, я на спине, а он на животе - на мне. Дремали. Уже ночь глубокая была. Я его кончиками пальцев щекотал по пояснице, у него от этого волоски электризовались. Он сонно улыбался, фыркал. Мне было спокойно и хорошо. Пока он не поднял голову… В глазах у него и капельки сна не было. Он жутко нервничал, трясся мелко от волнения. Я даже не знал, что и подумать, только мне его страх передался, я еще не знал в чем дело, но уже был готов драться. -Я нам кольца купил, - он, наконец, выпалил и покраснел до самых ушей, - весь вечер проносил в карманах. Я просто охренел, не знал, что сказать. Мы молчали. Это было так неожиданно… А потом я ему руку протянул, и он дотянулся до своих штанов, вытащил золотое колечко. Тонкое. Просто ободок золотой, безо всяких украшений. Меня колотить начало. Я дышать не мог, не то, что говорить. Это…это было лучшее, что могло быть в моей волчьей жизни. Когда он одел мне это кольцо на палец (как всегда угадал с моими размерами), у меня чуть ноги не подогнулись. Он мне протянул другое, точно такое же. И я прижал его к себе, осторожно натянул колечко на его тонкий пальчик… Мы молча повернулись друг к другу и начали целоваться. Не нужно было никаких слов…Что такое слова? Это так…Вот такая у нас была свадьба: без гостей, без букета и торта, без шампанского…только я и он. Этого было достаточно. Мы стали семьей. Пусть маленькой, всего два человека, но семьей. Я целовал его губы так жадно, что они сразу припухли. Я сцеловывал соленый вкус - Макс молча плакал. Не знаю, почему…Слезы стекали по щекам и размазывались между нашими лицами. А я улыбался. Я всегда улыбаюсь, нервное, наверное…Но теперь я улыбался, потому, что был рад. Нет, я был счастлив. Черт. И у нас впереди была первая брачная ночь. Я не прекращал его целовать, подталкивал к развороченной постели. Он споткнулся и упал на спину, выдохнул громко. Когда я лег сверху на него, он чуть всхлипнул, обнял меня. От нежности просто горло перехватило. Он меня обнимал просто…любя, без похоти…Уткнулся лицом мне в шею, руками за плечи сжал. Я его тоже обнимал, гладил по волосам, в лоб целовал. Мне все еще не верилось, что теперь он полностью мой. То есть…я знал, что он мой. И он это знал. Но теперь это было навсегда…Нет, не то, мы и раньше знали, что это навсегда…Просто...это было…Черт. Не могу объяснить. Он теперь стал моим по закону. По какому закону? По нашему. Вот. Кольцо на пальце, которое он мне надел – держало меня рядом с ним всю жизнь. А его кольцо…Для него это было Кольцом Всевластья, ага. Я весь, до последнего волоска на хвосте принадлежал ему. Ошейник – символ любовника, а кольцо…мужа. Вот. Да! И я собирался быть просто невероятно нежным с ним в эту не то ночь, не то утро… Мы угадывали желания друг друга, стоило другому только подумать. Я с ним был так осторожен, как будто он был хрустальным. Подсунул ему подушку под бедра…Сам на локти опирался, чтобы не давить на него. Я, для начала, хотел его вылизать всего с ног до головы. Как волчонка. Он руки раскинул, ноги тоже раздвинул нешироко, только так, чтобы мои бедра помещались. Я с уха начал. Прикусил мочку небольно, потом облизнул. Повернул его голову набок и зубами несильно потянул за сережку в другом ухе. Там два колечка серебряных. Потом шею его облизал, обратно вернулся, за ушком языком поводил, он аж мурчать начал. Я ему ямочку между ключиц целовал, поэтому чувствовал мурлыкание. Губами сосок так мягко обхватил. Решил не кусать, только посасывать. Подразнил языком сначала один, потом другой. Я когда ему на левый подышал – он взвился просто, ткань под пальцами хрустела, которую он сжимал. Но я все-таки укусил легонько, не выдержал. Только совсем-совсем мягко, почти не сжимал зубов. Ребра обцеловал, прижался на секунду к животу лицом. Я слышал, как глухо у него сердце стучит. И как он гулко сглатывает. С пупком я долго играл: обводил языком, но внутри не прикасался. С членом я совсем играть не стал. Захотелось мне так. Ноги только моему Максу раздвинул, внутреннюю часть бедер долго вылизывал. Даже мошонку пару раз поцеловал, но не больше. Сегодня другие игры. Под коленками его целовал, икры, щиколотки, ступни…Хотел обсосать пальчики, но он пищать начал – щекотки боится. Тогда я его перевернул на живот и снова поднялся вверх. Опять ушки острые облизнул, провел языком по затылку, от ямочки - по шее до самой спины. У Макса волоски дыбом стояли, и он так хрипло постанывал…Я на нем сверху лежал и он чувствовал мои твердые возбужденные соски, и член ему между ягодиц давил…Но я пока не собирался его в попку трахать. Я ему спину вылизал, каждый позвонок…Покусал за плечи немного, за лопатки острые…мне всегда казалось, что однажды ему оторвали крылья…Между ними вылизывал долго. А потом раздвинул пальцами ягодицы и поцеловал его сжатую дырочку. Он начал хрипеть что-то совсем непонятное, лицом уткнулся в подушку, но то, что у него даже уши покраснели – я и так видел. Может это и грязно, но мне так совсем не казалось. Думаю, и ему тоже. Только он все таки стеснительный немножко. Я – вообще нет. Языком облизывал анус, пока не смог просунуть кончик внутрь. Макс выл глухо. В натуре – выл, почти по-волчьи. Я его языком трахал, а он над нашим одеялом извращался. Бедрами терся, извивался, пытался невольно ягодицы сжать, но я ему не давал. Дырочка у него совсем расслабилась, раскрылась, и я мог…бля, я мог даже руку ему всунуть, если бы захотел. Но языка пока было достаточно. Я иногда отвлекался, просто вокруг вылизывал, иногда вообще голову убирал, смотрел, как он мучается подо мною. Он готов был вот-вот кончить, я его мошонку пальцами поглаживал, если бы сжал – он бы точно заляпал постель. Но Макс же тоже упрямый, он губы кусал, сам себя царапал, чтобы продержаться подольше…Глупыш. У него шансов не было. Я его снова начинал языком трахать, а когда он начинал дрожать - отстранялся. Потом пожалел, потому, что он уже скулил, не переставая, и так судорожно вжимался пахом в постель...Я пальцами стал сильно яички мять, и очень быстро облизывал внутри его попки. Он так сильно сжался, как, наверное, еще никогда, зарычал приглушенно…Под ним пятно мокрое расползлось. Он прямо бился, когда кончал, да и потом у него руки дрожали сильно. Я с ним рядом прилег, повернул его к себе лицом. Так и есть, искусал губы, глупенький…Можно было его сейчас поиметь, он даже сказать ничего против не мог, да и не стал бы…Но я хотел, чтобы он в себя полностью пришел. Он на меня посмотрел с такою нежностью, что у меня дыхание перехватило. Толкнул рукою в грудь, укладывая на спину. Сам на меня верхом забрался, оседлал как...ну, как лошадей оседлывают. У него правда, не стояло, не успел он еще завестись после такого…Но ничего, иногда он прямо в процессе возбуждался, уж я то об этом всегда заботился. Мы немного потрахались так, только я же видел, что он устал и все меньше и меньше приподнимается. Я его с себя снял, сам сел, к стене прислонился спиною, а его себе на колени посадил. Только не лицом к лицу, а наоборот. Он у меня умный мальчик, сразу понял, чего я от него хочу. Ноги пошире раздвинул и сам себе вставил, опустился медленно. Я его за пояс обхватил, так что мог теперь сам его приподнимать, Макс только руками упирался в мои коленки, помогая. А другою рукою я за его член взялся. Жаль, конечно, что я его лица не видел…Стонал он отпадно, так жалобно…Вилял попкой как мог…А когда кончал, руки назад запрокинул, мне за затылок…Я в ладонь собрал, и пальцы облизал. Нравится мне вкус его спермы, да…Только тогда я сам кончил. С членом в его попке и с его спермой во рту. *** Он бросил курить, потому, что мне не нравится запах сигарет. Он чуть всхлипывает, когда я в него вхожу. Он пьет кровь, которую я ему приношу. Он зачем-то вырезал крест на ладони, хотя сам не может объяснить зачем. Он все время слушает плеер и подпевает, но при этом всегда слышит, что я говорю. Он дергает меня за хвост и уши. Он не изменяет мне. Он покупает мне фруктовое мороженое. Он…лучший. Я люблю его.

да они просто грязные животные