Sweet dreams are made of this Who am I to disagree? Travel the world and the seven seas Everybody's looking for something Some of them want to use you Some of them want to get used by you Some of them want to abuse you Some of them want to be abused…
E. Я очень долго мою руки. Филигранная работа… Должен собой гордиться, а мне почти что все равно.
Теперь переодеться. И…
Заворачиваю за угол и натыкаюсь на них.
Ребята, как же вы меня достали. Вы все. Вся ваша чертова контора без исключения.
Взгляд Хисоки мечет зеленые молнии - как всегда, впрочем, я привык. Но его резкий голос вызывает новую вспышку головной боли.
- Где он?!
Вдох. Выдох. Даже не отвечаю - не считаю нужным. Мальчишка воспринимает мое молчание по-своему - делает быстрое движение вперед, и Тацуми едва успевает поймать его за локоть.
- Мураки-сан, мы только хотели спросить, не знаете ли вы, где Цузуки.
Мураки-сан? Прямо сама вежливость. Интересно, у Тацуми всего один костюм, или в его шкафу висит двадцать пять одинаковых? Охотно поверю и в то и в другое. Я гляжу мимо рвущегося с поводка мальчишки и говорю:
- Не знаю и знать не хочу. Это последнее, что меня вообще интересует. А сейчас оставьте меня в покое, у меня были не самые приятные пять часов.
- Он врет! - Хисока чуть ли не визжит. - Пустите, я…
Ух ты-ух ты, какие мы смелые. Твоя эмпатия тебя подведет когда-нибудь, мальчик. А лучше прямо сейчас. Насмешливо смотрю на него из-под ресниц. Давай, вырвись, коснись меня. У меня давно припасен для тебя подарок. Думаешь, ты всё помнишь о ночи нашего знакомства? Ошибаешься. И если не перестанешь так себя вести, я позволю тебе вспомнить одну замечательную подробность… И ты поймешь, что тот, кому так не по душе насилие, не кончает дважды за сеанс… Это перевернет твой убогий мирок, Хисока-кун, так что лучше так рьяно не дергайся.
- Сенсей!!!!
Твою налево, этого не хватало. Женщина несется с другого конца коридора и всей своей тушей бухается прямо мне в ноги - едва успеваю сделать шаг назад. Шинигами смотрят на этот спектакль круглыми глазами.
- Будьте благословенны, сенсей! - причитает она. - Будьте благословенны! Вы сотворили чудо!
Сейчас стошнит. Вздергиваю женщину на ноги одним движением, положив руки на плечи. Как там ее?...
- Мияги-сан, я рад, что сделал все возможное. Зайдите, пожалуйста, в регистратуру, нужно заполнить кое-какие бумаги.
Она послушно уходит, без остановки кланяясь, и я непроизвольно нажимаю пальцами на переносицу. Как болит голова… И как хочется сказать ей, что это был просто очень интересный случай, как минимум достойный хрестоматии. К тому же от операции все до единого отказались. И мне было глубоко наплевать, выживет ее драгоценный сынок или сдохнет у меня под скальпелем.
Разворачиваюсь и ухожу вглубь коридора. Уже у лестницы вдруг слышу быстрые шаги и вскрик Тацуми.
- Хисока-кун!
Опля! Попался. Мальчишка хватает меня за локоть… и тут же выпускает с диким воплем, будто прошитый током. Оглядываюсь - он падает на руки Тацуми, глаза закатились до кровавых белков, и орет так, будто его насилуют… Забавная все же штука память.
- Что ты сделал?! - а, политесы все вышли, да? Поправляю очки, не отводя глаз.
- Я его и пальцем не тронул, вы всё видели. И впредь, Тацуми-сан, следите лучше, чтобы ваши… уважаемые коллеги не бросались на людей.
Ухожу. И впервые за этот день улыбаюсь.
* * *
Правда, эта улыбка протянула недолго - ровно до дверей моего кабинета.
Цузуки сидит за столом, вернее лежит на сложенных руках. От звука открывшейся двери вздрагивает и поднимает голову.
- Они ушли?..
Я едва подавляю раздражение. Да какой там. Не подавляю.
- Наверное. И ты давай выметайся.
Вздыхает. Потом спрашивает:
- Хисока… он кричал там, почему?
- Хочешь знать - пойди и спроси.
Не желаю его видеть. Не могу физически. Меня от одного звука его голоса аж трясет, и головная боль усиливается.
- Ты слышал, что я сказал, Цузуки-сан? Убирайся отсюда, а то я за себя не ручаюсь.
Опускает голову - будто не слышит.
- А можно, я у тебя побуду? Я не помешаю, ты меня даже не заметишь.
Как можно не заметить то, что так раздражает? Как пульсирующее алое пятно в мозгу… От желания съездить ему по лицу прямо ладони чешутся - хм, а вдруг это поможет?
- И что ты натворил?
- Ничего. Просто сбежал… Они беспокоятся, я не должен был…
- Стоп, - останавливаю его движением руки. - Меня это НЕ КОЛЫШЕТ. Я на работе и не имею ни единой свободной минуты. А если бы и имел - точно не стал бы их тратить на тебя. Так что будь так добр - когда я вернусь, чтобы духу твоего здесь не было. Все понятно?
Кивает. Я хлопаю дверью - черт… как больно. Откуда ты на мою голову взялся?
К концу дня забываю о нем - работаю над показателями двух сегодняшних пациентов. Думаю об этом в такси всю дорогу до самого дома. После аварии полгода назад мне за рулем некомфортно. Мигрень на время отступает и возвращается, когда я ее совсем не жду.
У самых дверей роняю ключ. Нагибаюсь - и дверь открывается.
- Прости, я… даже не знаю, что сказать.
Что тут скажешь? Не стану даже спрашивать, как он туда попал. Пятится в прихожую, выражение лица - сама виновность, мол, убей меня за это… о, если б я мог.
Кроме глаз. Глаза отдельно.
Снимаю плащ, швыряю чуть ли не ему на голову - он подхватывает, вешает в шкаф, будто всю жизнь здесь прожил. Быстро же ты осваиваешься…
- Ты что, никогда не слышал про частную собственность? - спрашиваю со злостью. - У вас там в Мейфу коммунизм?
Голос чуть ли не звенит. Он прикусывает губу и опускает глаза.
- Мне некуда было идти. Здесь они меня не найдут, да и искать не станут. К тому же я хотел узнать, как ты…
- Узнал?
Он на мгновение замолкает - только на мгновение. Узнал, как я? Хреново, Цузуки-сан. Хре-но-во я. Добавить нечего.
- А… знаешь, у тебя хорошая квартира… вся такая европейская.
Да уж. Когда так долго общаешься с Орией, начитает подташнивать от всего японского. Но прости, я не настроен на светские беседы. Почти отталкиваю его с дороги и прохожу на кухню - оттуда чем-то неплохо пахнет.
- А Ори…я где? - спрашивает он, будто читая мои мысли. Нет, он вообще знает, когда надо умолкнуть? Я резко пожимаю плечами.
- Дома, где ж ему быть. Кстати, почему бы тебе не телепортировать в Киото? Он примет тебя с распростертыми… вы же друг на дружку не надышитесь.
Чуть не отравился собственным сарказмом. Чтобы заесть, беру что-то из пакета на кухонном столе. Вкуса не чувствую. Вообще не понимаю, что ем.
Цузуки проскальзывает мимо, притыкается к подоконнику рядом с плитой.
- Я не могу телепортировать… засекут ведь сразу.
- А в квартиру ты как попал?
- Консьерж впустил. Я сказал, что ты мой…
- Заткнись, иначе вылетишь отсюда сию секунду. Не желаю никаких подробностей. И как насчет поезда? - я тебе даже билет купить согласен.
Снова вздыхает, будто груз всей нашей плоской планеты на его плечах.
- Ты же меня не выгонишь?
Вот же настырный ублюдок... как об стенку горохом. Нет, я слишком устал, даже чтобы ругаться. Выгоню, конечно, только чуть позже.
- У тебя кухня… стерильная, - продолжает Цузуки. - Поэтому я посмотрел в твой телефонный справочник и нашел номер ресторана, где ты заказываешь еду. Спросил, что ты любишь, и они…
- Я, кажется, попросил тебя заткнуться.
Он молчит, пока я ем, но надолго его не хватает.
- Операция хорошо прошла?
Вспоминаю мать парня и непроизвольно морщусь. Я сотворил чудо. И я точно буду благословен.
- Изумительно.
- Мураки, а… кто тот человек в доме престарелых? Ты там бываешь и платишь за его содержание и…
О, ками-сама… Вы что, следите за мной? Стараюсь держать себя в руках изо всех сил. Кажется, если трону его - разорву в клочья.
- Это… друг нашего дома, - отвечаю ровным голосом. - Когда-то он спас мне жизнь.
Да. Застрелил моего брата и спас мне жизнь… Нажимаю на последних словах. Что смотришь? Да, я умею быть благодарным, но не всегда. И не за всё. Цузуки моментально понимает, о чем я, и ежится, будто от холода.
- Тебе… настолько плохо?
- С чего ты взял?
- Ты очень сильно на меня злишься, - говорит он осторожно. - Знаешь, когда-то я уже просил прощения, что убил тебя… но не думал, что придется извиняться за то, что НЕ убил.
Хватит. Наелся. От ярости и боли даже слезы на глаза наворачиваются. Встаю так резко, что он прижимается к стене.
- Слушай. Меня. Внимательно! Если ты еще раз откроешь свой рот - клянусь, я найду способ его закрыть. И будь уверен, он тебе не понравится.
В фиалковых глазах - почти испуг. Почти.
Поворачиваюсь спиной и слышу едва-едва:
- Не понравится?..
- Что?
- Ничего! - Он улыбается, выставляя вперед ладони. - Прости. Я замолкаю.
Только попробуй за мной пойти.
* * *
Хотел узнать, как я… Да чтоб ты сгинул в аду со своим любопытством. Полгода назад я попал в аварию со смертельным исходом - собственным. Ты заключил сделку за моей спиной. В результате я получил жизнь, которая тут же оборвется, как только я кого-нибудь убью. Это длится полгода, и скоро у меня просто сорвет крышу. Она уже съезжает, медленно, но верно. Полгода я не убиваю. Полгода я сам порой хочу умереть.
Я очень много работаю. Операционная - единственное место, где я могу проливать кровь… хоть и без жертв. Не люблю терять пациентов, дело принципа.
Ория говорит, что это ломка, как после наркоты, и в чем-то он прав. Но какая ломка длится полгода? Какой ломке нет конца?
…Единственное, о чем я сейчас мечтаю, - это душ. Ну, после желания свернуть Цузуки шею и выпустить кишки, а лучше наоборот - чтоб подольше.
Едва задвигаю дверь и включаю воду, как за ней вырисовывается силуэт.
- Я подумал… тебе ничего не надо?
Надо, мой сладкий. Чтоб ты испарился минутой раньше. Потому что в этот раз ты меня серьезно достал.
Рывком раскрываю дверцу и затаскиваю его внутрь. Целую так, что рот наполняется кровью. Вкусно... Сжимаю горло сильно, как могу, глубоко запуская ногти в нежную кожу - интересно, он телепортирует, призовет свое зверье или вот так позволит себя задушить? Вырвать бы сейчас гортань… как быстро залечишь? Не сопротивляется, только дрожит. Не верит, что я это сделаю. Проклятье, я сам не верю. Ослабляю хватку и, пока он кашляет, разворачиваю и впечатываю в стену - он едва успевает выставить руки, но все равно по кафелю расползается кровавое пятно.
Прижимаюсь сзади, позволяя почувствовать мое возбуждение.
- Ты уверен?..
Молчит.
Я выталкиваю его прочь и врубаю холодный душ на полную. Какой кайф…
Ничего нет за текущими струями. Ничего и никого. Меня нет. Когда наконец выключаю воду, слышу:
- Тебе дать полотенце?
Нет, я тебя точно удушу… допросишься. Пусть и ценой собственной жизни.
Мигрень, утихшая под холодной водой, снова расцветает внутри черепа похоронной хризантемой. Надеваю халат и захожу в спальню. Цузуки там - глаза светятся бледно-сиреневыми огоньками. Не знал, что у шинигами есть ночное зрение. Я сам вижу в темноте неплохо - а конкретно вижу то, что он снял с себя мокрую одежду и стоит у окна в одном полотенце. И понимаю, что мне плевать как никогда.
Он тянется к выключателю, но я обрываю:
- Не смей! И вообще выметайся отсюда на хрен!
При одной мысли о свете голова просто взрывается. Дотрагиваюсь до спинки кровати - она металлическая, холодная. Даже не замечаю, как заползаю на кровать и прижимаюсь лбом к железке. Здорово. У доктора дома нет ни единой таблетки.
Пальцы осторожно касаются моих висков - легко, невесомо.
- Не трогай меня, - я почти рычу, - иначе, клянусь, оторву тебе руки...
- Хорошо-хорошо, - шепотом говорит Цузуки за моей спиной, но не слушается и… черт, мне легче. Немного. Еще немного... Пальцы движутся по массажным точкам, я бессознательно откидываю голову, чтобы было удобнее. Дааа… ничего так. На всякий случай глаз не открываю - кажется, что любое движение отдает прямо в мозги.
Руки такие ласковые… Перемещаются на шею - он аккуратно снимает мой халат с плеч, освобождая пространство. Ну пусть. Кажется, хоть кто-то здесь знает, что делает.
- Объясни, с какого перепугу ты ко мне липнешь? - спрашиваю наконец полушепотом, стараясь не потревожить хрупкое равновесие. - Что изменилось?
Он молчит. А потом произносит роковую для себя фразу.
- Ты.
Слепящий ядерный взрыв в отдельно взятой голове. Меня заливает белый огонь и холод такой невыносимой злости и ненависти, что сжигает все дотла. Черт, как все просто, оказывается. Не могу дышать… не могу говорить… а когда смогу, то я…
Резко оборачиваюсь и раскатываю его по кровати, беспощадно рву плоть ногтями. Он только часто дышит - не сопротивляется, в глазах страх… и эта чертова вина, вот когда она прокралась. Раны на губах уже зажили - ничего, это мы в минуту исправим.
- Теперь тебя все во мне устраивает, да, мой сладкий? - не голос, какое-то адское шипение, самому неприятно. - Теперь я уже не убийца? Ты, значит, все время спал и видел меня таким… и сделал из меня то, что хотел, как только представилась возможность.
- Я… спросил… - он задыхается. Отлично…
- Да, ты спросил, хочу ли я жить, не убивая. Спасибо тебе. Можно подумать, ты не знал, что я не смогу выбрать смерть. Никто не умрет, если есть выбор! Ненавижу тебя за этот выбор, ясно?! Таким я тебе нравлюсь, да?! Зато СЕБЕ я таким не нравлюсь!!! И ТЫ… МНЕ… НЕ НРАВИШЬСЯ!!!
Встряхиваю его, раздвигаю коленом ноги - и вбиваюсь внутрь сильным ударом. Наполовину. Полностью. Из его глаз брызгают слезы - он выгибается в моих руках, запрокидывая голову, но без звука. Не даю привыкнуть, двигаюсь - хорошо, да? А так?! Так нормально?! Мне самому больно - представляю, каково тебе. Только после того, как с силой вламываюсь раз седьмой, он наконец коротко хныкает и упирается ладонями в плечи. Хватит?
К черту разрядку, она мне сейчас не поможет. Вот сигарета помогла бы. Оставляю сведенное болью тело и шарю по прикроватному столику - твою мать, да где же они?!! Есть. Руки трясутся. Зажимаю сигарету в зубах, едва не перекусив фильтр, и роняю зажигалку. Пока ищу, она вдруг загорается у самого моего носа.
Прикуриваю. Его рука дрожит не меньше моей.
Проклятье. Ненавижу терять контроль. Ненавижу тебя.
Пока курю, Цузуки прижимается к моей спине, выравнивая дыхание, - чувствую руку, скользящую по ребрам. Шрам ищешь? Нет его там. Если и остался шрам, то не на теле.
Господи-ты-боже-мой, мальчик. Я стрелял в тебя. Преследовал тебя. Мучил твоих друзей. Резал тебя и любовался, как затягиваются раны. Почти уничтожил. И вот сейчас. Где твое чувство собственного достоинства, а?
И где те золотые времена, когда каждый поцелуй приходилось выбивать тяжелой артиллерией?..
Не глядя, бросаю третий окурок в пепельницу, поворачиваюсь. Слезы высохли, но в сияющих глазах еще боль, да уж… она так просто не уходит, впечатывается, как фотоснимок на память. Он протягивает руку, касается моего виска кончиками пальцев, и я даю ему пощечину - серьезную, наотмашь, выплескивая кровь с еще не заживших губ. Цузуки только жмурится, но руку не убирает - касается второй и легонько массирует мне виски круговыми движениями. Приятно… Тонкие золотые ниточки удовольствия сплетаются с черными лентами боли, завиваясь моделью ДНК. Если бы я тебя не знал - подумал бы, что ты меня укрощаешь. Не мытьем, так катаньем…
Что творится в твоей глупой бессмертной башке, я даже не представляю.
Он продолжает успокаивающе гладить - обводит пальцами черты лица, как слепой, - надбровные дуги, глаза, скулы… Чертит ногтями зигзаги на груди. Пока я заворожен зрелищем, как разбитые губы снова заживают, Цузуки залезает мне на колени. Верхом. Ну просто зашибись.
- Тебе мало? - спрашиваю едко. - Не хватило?
Он вздыхает и прячет лицо в изгиб моей шеи.
Нет, это какой-то дурной сон. Разбудите меня.
Хотя ладно… не будите.
* * *
Тяну за волосы, чтобы взглянуть в глаза. О чем ты думаешь? Что там за этими сиреневыми стеклышками, неужто совсем пусто?
- Чего молчишь?
- Ты сам приказал мне заткнуться.
Улыбаюсь - улыбка выходит какой-то судорожной. Он разглаживает складку у меня между бровями. Губы уже зажили, царапины тоже, кроме самых глубоких - не тело, а сказка... И вообще. Даже забыл, какой ты хорошенький.
- Я тебе вроде и проваливать приказал.
Цузуки неосознанно ерзает на коленях, и мое терпение уже опасно близко к краю. Чувствую, как его член горячо упирается мне в живот. Нет, я тобой почти горжусь - не-про-ши-ба-е-мый… ты всегда таким был - не сдавался, пока не уткнешься в тупик. Я сам такой. Может, мы и заслужили передохнуть сегодня - от всего, от нас обоих. Хоть ненадолго.
Интересно, а если бы ты телепортировал в Киото, вы бы тоже?.. Мысль почему-то не вызывает никакого беспокойства… да где ж мое чувство собственности, уснуло, что ли?
- Ты… там что-то сделал с Хисокой? - спрашивает он тихонько, будто ждет, что я снова его стукну. Но это лишь поднимает мне настроение. Да нет, просто позволил вспомнить, как мы замечательно провели время… что тут криминального?..
- Все, что хотел, я сделал с ним давным-давно, Цузуки-сан.
- А ты можешь… хоть сегодня не называть меня… так?
О, тебе дай палец - руку отхватишь, честное слово. Он снова двигается - на этот раз плавно и абсолютно сознательно, и у меня сбивается дыхание. Но все равно я отвечаю:
- Обойдешься.
Цузуки горестно вздыхает. Замирает. Вешается на меня, как вдова на могильный камень, и шепчет:
- Я совершил ошибку, да? Вечно лезу не в свое дело. Я не должен был вмешиваться… нужно же сто раз подумать, прежде чем заключать такие сделки… а тем более с такими… институтами.
Институтами?.. интересный выбор слова. Не демон, не существо, не сущность, даже не организация. Институт. Никогда раньше не слышал. Что это за хрень такая?
- Ты хоть скажешь, с кем имел дело? - спрашиваю безо всякой надежды.
Он всхлипывает.
- Не могу!... иначе всё сразу аннулируется, и…
Ясно.
- Я ведь точно знал, что тебе будет плохо! И ты не обязан меня прощать. Просто когда с тобой это случилось, совсем не было времени подумать… а я…
- Что? Хотел как лучше?
- Не хотел, чтобы ты умирал…
Ну что ж. Сойдет, если не придираться.
…Сколько надо съесть пирожных, чтобы даже от кожи пахло, как в кондитерской? Чтоб даже кровь имела сладкий привкус? Цузуки с опаской трется щекой о мой подбородок, тянется за поцелуем, и я не отказываю. Черт с тобой, уломал. Мертвого подымешь. Начинаю потихоньку гладить его, всего и везде… потом облизываю пальцы и пытаюсь… но он вдруг зажимается, одномоментно всем телом, даже глаза зажмуривает. Напугал я тебя, нэ? Тело помнит боль еще дольше, чем мозг. Ну прости, не хотел… хотя о чем я? конечно, хотел. Беру его лицо в ладони, дышу на сомкнутые веки, целую - буквально раскрываю их губами. Касаюсь шеи - мышцы натянуты, как тетива. Так знакомо.
Хм… теперь я больше чем уверен, что тогда, на «Королеве Камелии», когда я поцеловал тебя в шею после карточной игры, мне ни-че-го не померещилось...
- Расслабься, - шепчу ему в ухо, - давай на вдох?
Цузуки послушно вдыхает, и я проскальзываю, осторожно глажу изнутри. Можно бы и осторожнее, и дольше - только уж извините, не сейчас. Он сам это прекрасно понимает, поэтому приподнимается… опять на вдох… и я вхожу почти до упора. Ох, черт… Его встряхивает, и все тело снова цепенеет, становится тверже камня. Когда вспоминаю свое имя, успокаивающе провожу костяшками пальцев по его позвоночнику вверх-вниз. Потом притягиваю к себе - и получается, что насаживаю еще глубже, отчего он тыкается мне в волосы с каким-то почти жалобным звуком.
- Эй, ну… если… так больно… мы можем прекратить.
Прекратить?.. я такое сказал?.. Да я не смогу прекратить, даже если в меня снова грузовик врежется!
Он мотает головой.
- Не так… чтобы… прекращать.
Потом двумя руками упирается мне в грудь, заставляя откинуться на гору подушек, и сам помалу начинает двигаться. Не люблю так - ну консерватор я! - но…
Ладно. Делай что хочешь.
Это не страсть, она примитивна. Не похоть, она предсказуема. Что-то вообще другое… какое-то извращение. Ужасно. Не знаю этому имени. У этого ванильный вкус и переменчивая текстура. Глаза Цузуки мерцают в темноте нездешним светлячковым светом, отчего по коже бежит дрожь, и все кажется одетым в сигаретную дымку. Он стонет на выдохах, но я почти не слышу - зато слышу капли пота по его спине, взмахи ресниц, ток крови. Биение сердца. Я не привык бездействовать, но иначе никак… только впиваюсь ногтями в его бедра, когда он сбивается с ритма. Это происходит настолько часто… что и ритма считай нет… Ощущение ирреальное - будто в кинотеатре, где ни зрелище, ни финал от меня не зависят. Никогда такого не… - хотя ничего потустороннего в моей постели прежде и не водилось…
В какой-то момент протягиваю руку к его члену, но он ее отводит. Как пожелаешь. Он даже не ласкает себя - просто сжимает. Потом наклоняется ко мне, почти ложась сверху, и целует... жадно, жарко и до хрена умело. Попадая языком прямо в такт движений. И где-то между этими движениями я вдруг кончаю - так неожиданно, что едва не задыхаюсь.
АААХ! Меня просто разорвало на ровном месте, безо всякого предупреждения… Коллапс. Рождение Сверхновой. Ненадолго я - ничто, холодная черная дыра на месте огненного вихря.
Сильно, почти болезненно. Потрясающе.
Не думал, что меня еще возможно удивить оргазмом. Он не был синхронным… не был одновременным… он просто был общим. Он был ОДИН. Как будто мы ОДНО.
Но ведь это не так.
Цузуки лежит на мне, мышцы конвульсивно вздрагивают, дыхание вырывается со стонами. Спустя пару минут смазанно целует в ключицу и поднимается. Глаза почти погасли. Он разжимает кулак и касается губами липкой ладони… потом немного съезжает вниз. Чувствую только прикосновение языка к солнечному сплетению. Лизок, почти лакание. Еще.
- Не надо, - пытаюсь отпихнуть его голову, но руки не слушаются, - я в душ пойду.
- Хорошо-хорошо… - соглашается он, и не думая останавливаться.
Где-то между этими движениями я засыпаю.
* * *
Мне снились странные сны. Разные.
После каждого сна я просыпался - руки вокруг меня, спокойное дыхание где-то между лопатками. Кутался в эти объятья и снова засыпал. Странно… Я даже с Орией редко сплю… до утра. Он любит пообниматься во сне, а мне, как правило, нужно пространство. Но сейчас… Странно. Не привыкнуть бы.
Однако утром я один.
Некоторое время просто смотрю в потолок, прислушиваясь к ощущениям.
Вот, значит, как оно - трахаться с шинигами… Все бы хорошо… только откуда это омерзительное чувство, что я наконец побывал снизу? Хоть и не фактически, и все-таки?
А он молодчина… методично игнорировал все, что я говорил, добиваясь своего. Я сам что, не так делаю? И как я позволял почти всем моим угрозам быть голословными, ума не приложу.
Впервые чувствую себя игрушкой в чужих руках. Разве что денег на тумбочке нет.
Зато есть записка.
Вставать лень. Извиваясь, дотягиваюсь до столика и наконец подцепляю лист бумаги.
«Они меня все-таки нашли. Ох, и влетит же мне… домашний арест как минимум.
Спасибо за приют.
Вчерашний ужин я съел и заказал тебе завтрак. Не сердись, но его я съел тоже. Ты крепко спишь! Зато я сварил кофе, а повторный заказ принесут в девять…»
Кто б сомневался, привык трескать за трех дурных. И как это все в него влезает? Из кухни и впрямь восхитительно тянет свежесваренным эспрессо.
Умница, неси зачетку…
«…Прости еще раз за все. Надеюсь, когда мы увидимся снова, ты будешь ненавидеть меня немножко меньше.
С тобой было ОЧЕНЬ хорошо.
P.S. Я правда тебе больше не нравлюсь? Или ты сгоряча сказал?»
Увидимся снова?.. Ловлю себя на том, что улыбаюсь, как акула. Цузуки-сан, у тебя такой детский почерк. И при нашей малозначительной разнице в возрасте ты все-таки ужасно инфантильный.
Запах кофе не бодрит, а расслабляет. Заставляю себя подняться и принять душ, хотя желания нет никакого. Хотелось бы оставить ненадолго этот ванильный запах... Это меня слегка тревожит, и я проглатываю тревогу вместе с тремя чашками эспрессо. Потом сажусь на подоконник, зажигаю сигарету и тащу к себе телефон.
- Привет, Ори, это я. С голосом?... нормальный голос. Курю просто. Да ничего не случилось. ДА НИЧЕГО НЕ СЛУЧИЛОСЬ, я что, не могу хотеть просто поговорить? Да, могу, и да, не сейчас. Ори, ты можешь ко мне приехать?.. я же сказал - ничего… но приезжай как можно быстрее. Скучаю, если тебе от этого легче. ДА НОРМАЛЬНЫЙ ГОЛОС! Я встречу тебя в аэропорту. Ага. Перезвони. Нет, на домашний - у меня выходной. Пошли они все к черту. И я так думаю. Все, жду… давай.
Медленно затягиваюсь и выдыхаю. Отлично. С ним хотя бы никогда не возникает сомнений, кто сверху…
Кажется, я его испугал… ну ладно. Мое «жду, скучаю» - бальзам на самые глубокие раны. Ория приедет и наведет здесь порядок - заодно и в моей голове, есть у него такая замечательная способность. И все будет хо-ро-шо… Он всегда чудесным образом вдыхает жизнь во многое, к чему прикасается, включая меня. Как обычно, привезет с собой кучу своих вещей, и монохромность этого жилья сразу нарушится. Когда не видишь Орию так долго, начинаешь скучать по всему японскому.
Впервые не хочу ничего ему рассказывать. Может, позже.
Конечно, жестоко просить его «приезжать быстрее» - я же знаю, что он боится высоты, а потому и самолеты не жалует. И жестоко тащить без причины в мегаполис, заставлять ждать меня дни напролет в бетонной коробке… Но я вообще жестокий, от природы. В конце концов, у него всегда есть выбор - можно отказать и остаться дома.
Отказать, мне? Я усмехаюсь. Выбор. Это когда я-то зову?.. Чаще всего выбор - лишь видимость, так, может, зря я так злюсь на Цузуки?
Только сейчас замечаю, что голова не болит. Ух ты, побочный эффект. За полгода я так сросся с этой болью, что забыл, как без нее…
Ну, все же благодаря ему я жив. Будем считать это вынужденной реабилитацией, но не поводом завязать. Скажем наркотикам «когда-нибудь»… И полгода - не срок для ломки. Вообще ни для чего не срок - может, мне еще удастся разобраться с этим… институтом, чем бы он ни был, и при этом выжить. Или… Не знаю… сейчас почему-то мысль «я больше никогда никого не убью» уже не кажется такой безысходной и не бьет в голову, как раскаленный прут.
Цузуки отвратительно на меня влияет.
Вид на город просто невозможно красивый, я купил эту квартиру только из-за него. Сидя на подоконнике, еще раз перечитываю записку, а потом начинаю отрывать от нее крохотные кусочки. Их сразу же подхватывает ветер.
Остается только постскриптум, и этот клочок бумаги я поджигаю. Держу пепел в ладони, а потом разжимаю пальцы - ветер уносит и его.
«Я правда тебе больше не нравлюсь?»
Если мы увидимся снова, не обещаю, что отвечу на этот вопрос.
То есть не ЕСЛИ, а КОГДА. Так по тексту?
Когда мы увидимся снова.
Конец.
